– Мой бы дал денег или сам бы пошел купил новый, – говорит супруга Есауленко.
– А мой бы точно начал раскручивать, ковыряться, – отвечает уже жена Романцева. – Потом сказал бы, что времени нет, и уехал на тренировку.
И тут я вскоре приезжаю в Тарасовку. У Романцева там была небольшая кухонька. Захожу – смотрю: лежит на полу. Удивилась. А он, оказывается, ковырялся в сантехнике. Столько народу на базе, а занимался он сам. Так что Наталья Ивановна была права.
* * *
Горжусь тем, что в 2000 году получил премию имени Владимира Высоцкого – «Своя колея», которую учредил его сын Никита. Я очень ценю творчество Владимира Семеновича. Впрочем, разве можно не любить Высоцкого? Не знать его произведений? Я прочитал, наверное, все, большинство запомнил. Твердо уверен: таких стихов о войне, как Высоцкий, не писал никто. Это надо изучать в школе.
Мы сильно раскручиваем его юморные или блатные песни. Они приятны, и поэтому мы их часто слушаем. Они действительно отличные, но у нового поколения создается впечатление, что он больше ничего не писал. Нет – он сочинял очень серьезные вещи, мало кому подвластные. Их-то и надо в школу.
С самим Высоцким я, увы, знаком не был. Но хорошо знал его друга – Олега Даля. Он болел за «Спартак», часто ходил на футбол. Был знаком с режиссером театра на Таганке Юрием Любимовым. Он познакомил меня с Данелия, Говорухиным. А еще дома у меня есть пепельница, которой я регулярно пользуюсь, – подарок Никиты Высоцкого.
За «Спартак» болели многие люди из артистического мира. Например, актер Александр Калягин – мы с ним большие кореша. Дружны с Михаилом Ефремовым, Галиной Волчек, Александром Ширвиндтом. Когда мы со «Спартаком» начали летать чартером, я часто приглашал в самолет актера Александра Фатюшина. Мы с ним близко дружили.
Из музыки я очень любил «Битлз». Пластинки доставал где только мог. В том числе через фарцовщиков, они торговали на «Беговой». А когда появились магнитофоны, стали переписывать друг у друга. Любил «Роллинг Стоунз» – Мика Джаггера. Потом – уже позже – «Пинк Флойд», «Лед Зеппелин». Долго искал пластинку певицы Далиды – она мне очень нравилась. Позже мы нашли эту пластинку вместе с Хидей в каком-то закоулке во Франции.
* * *
Я не люблю дни рождения, праздники, застолья. Я по жизни – одиночка. Люблю побыть наедине со своими мыслями. Закроешься в своей комнате – сидишь себе, думаешь или что-нибудь пишешь… Люблю кофе. К нему я пристрастился уже в зрелом возрасте, когда стал выезжать за границу. Начал пробовать разные сорта, понравилось.
Никак не могу преодолеть пристрастие к табаку. Я не курил целый год, когда работал в Орджоникидзе. Тянуло, конечно, но я решил, что не буду курить, – и ни разу не сорвался. А пришел в «Спартак» – и снова сразу закурил. И никак не могу бросить. Со мной сейчас очень борется Валера Газзаев. Предлагал даже какие-то таблетки. А я ему ответил: «Валера, подожди. Это надо делать самому». А он бросил, молодец. Хотя раньше меня начал и курил больше, чем я.
Актер Александр Ширвиндт подарил мне трубку – вишневую, обожженную. «Тут приятен сам процесс – берешь, медленно набиваешь», – говорил он. Я попробовал: здорово, конечно, но очень долго. А тут взял сигаретку – и сразу куришь. Назар Петросянц, правда, приучил меня к мундштукам – в них остается никотин, когда куришь.
Однажды я закурил на скамейке во время Евро-1996. Там это было запрещено. Ко мне сразу подошел полицейский: мол, нельзя. Так Александр Хаджи чуть не съел его за это! Набросился, дескать, иди отсюда, не приставай! А вот когда играли в манеже, о сигаретах я даже не вспоминал. Знал изначально, что там курить нельзя, и сразу отбросил мысли об этом.
Есть еще одна любопытная история, связанная с курением. Руководитель «Лужников» Владимир Алешин однажды закупил новые тартановые дорожки, на которых стоят тренерские скамейки. И я после первой же игры прожег эту дорожку своим окурком. «Елки-палки, только купил!» – хватался за голову он. Но Алешин быстро нашел выход из положения: после этого случая каждый раз ставил рядом с нашей лавкой большую урну с пепельницей.
Пока мне не хочется бросать курить. Но, может, в итоге все же послушаю Газзаева – слушком уж он настойчив! Как минимум сокращу число выкуренных сигарет в день. А может, и брошу.
Из воспоминаний Вадима Романцева:
– Я рано начал курить, лет в 16. Когда отец узнал про это, он отвел меня в сторонку и сказал: «Значит, так. Давай-ка ты завяжешь с этим делом. И тогда я тоже брошу курить, договорились?» Он действительно бросил – хотя до этого курил по две-три пачки в день. И продержался дольше меня. Я первый сломался. А после этого и он снова закурил. Стимул пропал.
* * *
Нравится ли мне моя упертость? А что может в ней нравиться? Уперся рогом и давишь. Конечно, иногда не мешает иметь побольше гибкости. Но меня уже не переделать. И другого меня не будет.
Журналисты упрекали меня за то, что я часто не ходил на послематчевые пресс-конференции. Я действительно их не любил. Понимал, что сгоряча во мне говорят эмоции. Иногда что-то скажешь, а потом жалеешь об этом. Однажды у меня так вылетела фраза про Тихонова, Кечинова и Бушманова. Ее потом трансформировали в слова про «отработанный материал». Хотя я сказал по-другому. Как бы то ни было, слово не воробей. Но ты всегда рискуешь сказать что-то не то по горячим следам, под обстрелом журналистских вопросов.
Мне гораздо проще было сесть с человеком и пообщаться один на один. Спокойно ответить на все вопросы, объяснить, рассказать. Например, в Тарасовке. Я и в редакции газет ездил. Но сразу после игры, когда ты только что вернулся с раскаленной сковороды, дать адекватную оценку иногда бывает трудно. Есауленко и Нечаева, а затем Заварзин уговаривали меня ходить на пресс-конференции. Но я решил, что лучше буду платить штраф 10 тысяч из собственного кармана. Кстати, я не всегда пропускал эти пресс-конференции. Но порой действительно понимал – не готов я к этой пытке. И сознательно отлынивал. Я понимаю, что не прав. И признаю это. Но по-другому я поступать не мог.
Ходить или нет, зависело от настроения. Бывало, что я пропускал пресс-конференции после выигрышных матчей, а после проигрышных – наоборот, ходил на них. В общем-то, я человек настроения, никуда от этого не денешься. Иной раз оно ни с того с ни с сего пропадает – и мне вообще ничего не хочется. А потом так же резко появляется – и я, наоборот, готов работать сутками напролет. В общении с людьми – то же самое. Иной раз появится настроение – и я готов долго общаться с человеком, которого едва знаю. Зато в другой ситуации могу замкнуться, даже если рядом близкие друзья.
Знаю, что многие журналисты меня за эти пресс-конференции не любили. Я их понимаю. Это их работа, их хлеб. Им всегда хочется, чтобы тренер после матча брякнул что-нибудь эдакое. Кому-то я не нравился из-за других вещей. Я никогда не пытался понравиться журналистам, как это делали многие тренеры. Но тренер и не должен стремиться к тому, чтобы нравиться всем. Нельзя для всех быть мягким и пушистым. Надо понимать: футбол – это своего рода война, пусть и бескровная.
