Прошло почти два десятилетия с тех пор, как звукозаписывающий комплекс «Мосфоно» перестал быть госучреждением и превратился в акционерное общество. Все эти годы потомки норвежского художника Мунка пытались добиться судебного запрета на использование «Крика» в качестве студийной эмблемы. Шансы у истцов изначально были неплохими. В Питере, например, наследникам скульптора Фальконе удалось-таки одержать победу над «Ленфоно» и заставить их поменять эмблему – вместо дорогого медного всадника взять себе для вывески пару гораздо более дешевых клодтовых коньков. Однако у потомков Мунка вышел облом. Хотя норвежцы владели правами на знаменитый оригинал, они не учли одной тонкости: в конце позапрошлого века сам художник, путешествуя по России, от щедрот преподнес Третьяковской галерее ранний эскиз «Крика». Работа стала частью музейного фонда, попала в каталоги, и через сто лет, едва только замаячили проблемы, дирекция «Мосфоно» за гроши выкупила у Третьяковки право на изображение, сделавшись, таким образом, добросовестным приобретателем. Теперь один и тот же закон защищал сразу обе стороны – и истца, и ответчика. Все были правы, никто не виновен. В шахматах это называется пат.
Сквозь чисто вымытое стекло бюро пропусков «Мосфоно» я наблюдал за любопытной сценкой у подножия бронзового уродца, где отчаянно жестикулировали двое – глухонемой парковщик и шофер допотопного парового тягача. Первый, похоже, ни за что не хотел подпускать окутанного паром автомонстра слишком близко к главным воротам, а второй размахивал, как боевым штандартом, путевым листом. В конце концов водитель, рванув рубаху, обнажил тельняшку и грудью попер на мосфоновского парковщика. В ответ глухонемой тоже рванул ворот форменной куртки, извлек из-за пазухи нечто и сунул под нос водителю паровика. Приглядевшись, я опознал в этом «нечто» вязанку обычного хрена и лишь тогда оценил деликатность здешнего работника: другой бы с самого начала прибегнул к явной ругани, а этот, воспитанный, сдерживался до последнего…
– Мужчина, вы просто так стоите или тоже в кассу? – раздался над ухом женский голос. Меня слегка подтолкнули пониже спины.
Оказывается, пока я разглядывал спорщиков, подошла моя очередь.
– Иду-иду! – Я сделал шаг, отделяющий меня от кассы, и наклонился к окошку: – Один билет, пожалуйста. Сколько с меня?
– Сорок рублей за вход, сорок пять за экскурсию и двадцать – залог за бахилы. Итого сто пять рублей. У вас будет без сдачи?
Я безропотно отдал бабушке-кассирше сторублевую купюру и пятак, а взамен получил белую лаковую картонку с буквами «МФ», серую бумажку с надписью «Входной, одно лицо» и целлофановый пакет с парой поношенных меховых тапочек-безразмерок: на всей территории звукозаписывающего комплекса экскурсантам полагалось вести себя как можно тише, чтобы не отвлечь или, в особенности, не спугнуть участников записи фонограмм – как людей, так и носителей.
Мое служебное удостоверение, конечно, позволяло пройти за ограду бесплатно, без очереди и даже с почетом, но глупая экономия и дешевые понты вышли бы мне боком. Три телеграфных аппарата и черно-желтая «би-лаймовская» труба в вахтерском закутке стояли не для мебели. Думаю, местные стражи заодно приглядывали за нежеланными гостями. И если что, постукивали куда надо.
Сама дирекция «Мосфоно» с законом не конфликтовала, зато у многих арендаторов и субарендаторов рыльце определенно было в пушку. Хотя далеко не всякий промышлял пиратством, как Бучко, большинству было из-за чего нервничать. Кое у кого истекал срок лицензий, у некоторых давно не обновлялись разрешения СЭС, и у всех, я уверен, оставались недоплаты по авторским. Кому же охота нарываться на неприятности? Площадь «Мосфоно» – это почти шесть квадратных километров. Сотрудник ФИАП не прошел бы и двухсот метров от ворот, а все бы уже знали о его визите…
Меньше всего я хотел, чтобы хозяин ООО «Бучко Аудиопродакшн» был заранее готов к моему приходу. Пусть это будет для него мелким неприятным сюрпризом. Думаю, инспектор Ломов должен для пользы дела временно смешаться с толпой и побыть человеком-невидимкой.
Натянув меховые тапочки поверх ботинок, я весело махнул билетом перед лицом вахтера, миновал скрипучий турникет и вскоре уже вступал на территорию «Мосфоно». Под раскидистым билбордом с гигантскими красными литерами «НЕ ШУМЕТЬ!» тихо кучковались счастливые экскурсанты. Всего нас набралось десятка два: женщин вдвое больше, чем мужчин, возраст – примерно от пятнадцати до восьмидесяти. Самой пожилой тут оказалась жилистая американка. Мне знаком этот тип старух, твердокаменных, как вобла. Каждая могла бы помнить моего ворона-антика еще птенцом.
Помимо сушеной американки, иностранцев в группе было еще трое: два маленьких одинаковых японца с «кодаковскими» планшетами для рисования и смуглый таджик-гастарбайтер с загипсованной рукой. Все прочие оказались соотечественниками. Среди них преобладали, судя по одежде, выходцы из глубинки. Чем дальше от МКАД, тем медленней течет река времени, а на краю империи она и вовсе обращается в стоячее болото. Вон тот бархатный пиджак на краснолицем мужчине в кепке-лужковке был страшно модным, когда я заканчивал восьмой класс. А такой розовый батник, какой надела вон та юная девица, я подарил Эвелине еще перед выпускным – и она его с ходу отвергла, ехидно заметив, что этой древности самое место в историческом музее. Или, точнее, в доисторическом.
Уж кто-кто, а Лина точно не вписалась бы в эту компанию, взорвав ее изнутри моднейшим прикидом. Я же в универсальном всепогодном темно-синем костюме мог слиться почти с любой среднероссийской толпой, даже с этой. Кстати, след от пятна, оставленный на рукаве малюткой кардиналом и полностью так и не оттертый, сейчас мне очень пригодился. Безупречность всегда подозрительна, но чуть-чуть небрежности в одежде – и ты уже свой парень…
– Уважаемые москвичи и гости столицы, попрошу вашего внимания.
Густо тонированная брюнетка лет пятидесяти с натренированной улыбкой тамады и хорошо поставленным шепотом возникла перед нами словно из ниоткуда. Она как-то сразу просочилась в центр толпы и властным жестом выгородила себе свободное пространство. Толпа дисциплинированно расступилась, образовав вокруг дамы бублик.
– Меня зовут Ирма Игоревна, на сегодня я ваш гид. Приветствую вас от имени совета директоров крупнейшего звукозаписывающего предприятия «Мосфоно». Но тсс… – Брюнетка приложила палец к губам. – Обойдемся без аплодисментов, здесь это не принято. Для начала приведу интересный факт из области статистики. По нашей просьбе ученые подсчитали, что если бы после появления в этих стенах каждого из людей, сыгравших важную роль в истории русской и мировой культуры, вешали памятную мраморную табличку, то уже к двухтысячному году эти стены – а они, поверьте на слово, очень прочные – не выдержали бы такой нагрузки и обрушились. В разные годы в коридорах павильонов «Мосфоно» можно было запросто встретить таких звезд вокала, как Сергей Лемешев и Никифор Басков, Леонид Утесов и Александр Розенбаум, Иван Козловский и Николай Расторгуев, и еще десятки, сотни, тысячи славных имен. Практически все промелькнули перед нами, все побывали тут. Если вам повезет, вы тоже, быть может, повстречаете сегодня кого-то из великих, поэтому внимательно смотрите по сторонам… А пока я напоминаю, что именно у нас, в «Мосфоно», впервые записаны на носителях и ушли в народ наиболее полюбившиеся нам мюзиклы: «Всадник без головы», «Остров невезения», «Обыкновенное чудо», «Чебурашка», «Чебурашка-2», а главное, бесподобная наша классика «Мгновения судьбы». Помните?
