Я помотал головой. Мне хотелось немедленно схватить трофейную биту и куда-то мчаться, кого-то лупить… ну хоть что-нибудь предпринимать! Фишер, догадавшись о моем порыве, удержал меня за руку. Потянул за собой, усадил на табуретку у верстака, сам сел рядом.
– Спокойно, деточка, – сказал он, – не пори горячку раньше времени. Я видел капитана Бурова, он уже второй круг делает. Он востроглазый. Все, что не черное, отследит сверху…
Дверь снова распахнулась, и появился Наждачный – в треуголке и черном плаще.
– Привет, это Нельсон, – объявил он с порога. – Горацио Нельсон. Хорошая новость – Трафальгарская битва выиграна, противник сдался. Наши тут поблизости развели костер – сжигают их биты, маски, всякие наклейки и плакаты, ну просто офигенно какие гнусные, я даже сам не ожидал… Давно пора было их проучить… Кася – она у нас врач по образованию – уже развернула медпункт в столовой. Пока ей хватает пластыря и зеленки: разбитые носы, ссадины, царапины, да и у гадов ничего серьезного… Плохая новость: девушку мы пока не нашли…
Я вскочил с места, опять порываясь бежать, и старик меня снова удержал за руку, приказав:
– Сиди пока. Сперва дождемся Бурова и поймем, куда нам двигаться. Разведка – прежде всего.
– …Но есть и еще одна хорошая новость, – торопливо добавил Наждачный. – Мы взяли в плен их штабных. Они-то наверняка знают про Лину… Ребята, запускайте их сюда!
Адмирал посторонился, и в сарай втолкнули помятую троицу пионеров в камуфляжных куртках и без масок. Старые знакомые: Горн, Барабан и Котелок! Вид у них был растерянный и наглый одновременно.
– Нас не запугаете! – первым делом заорал Горн. Еще с нашей первой встречи, когда он лупил меня, связанного, я запомнил этот голос. – Мы пионерскую клятву давали. Мы ничего вам не скажем, можете даже применять пытки! Мы… – Он узнал Фишера и поперхнулся.
– Пытки? – задумчиво повторил Вилли Максович, как бы пробуя слово на вкус. – Заметьте, не я это предложил… Ну-ка, Иннокентий, освободи табуретку для молодого негодяя, который кричал про клятву. Парни, придвиньте его, а то далеко тянуться. Крепче держите, чтобы не сбежал. Сейчас он нам выложит, где Лина. – И старик начал перебирать лежащие на верстаке инструменты. Брал в руки то гвоздодер, то ножовку, то клещи, осматривал, клал на место.
– Не имеете права! – заныл Горн, косясь на инструменты. – Я сдался добровольно! Не знаю ничего ни про какую Лину! Требую соблюдения этой… Женской… Женевской конвенции!
– Женевская конвенция – для военнопленных, а вы гражданские бандиты и мародеры, – отмахнулся Вилли Максович. – Или, может, вы по конвенции вламывались к Вячеславу Скрябину? И по какой конвенции вы девушку похищали? А? – Он взял молоток, взвесил его в руке, а затем вдруг ударил им по верстаку так резко, что остальные инструменты подпрыгнули и вернулись на места с жалобным звяком. – Где заложница?! Говори! Считаю до трех, потом…
– В тайнике, – быстро сказал Горн. – Домик номер пять, шкаф ненастоящий, а за ним комната, она там заперта, честное пионерское, мы ей ничего не сделали…
– Врет! – прервал его я. – Мы только что там проверили – пусто. Они ее куда-то перепрятали!
– Та-ак, – хищно протянул Фишер и поднял молоток. – Вешаешь лапшу. Тянешь время. Минуту назад у тебя был один выбор – сказать правду или соврать. Теперь у тебя другой выбор – правая или левая рука? С какой мне начать?
– Там она была! В тайнике! Чем хотите поклянусь! – Горн, похоже, перетрусил всерьез. – Еще час назад! Я не знаю, куда она подевалась! Может, начальник знает?
– Ну и где сейчас ваш начальник?
– Не зна-аю! – отчаянно выдохнул Горн, стараясь как можно дальше отодвинуться от молотка. – Можете других спросить – никто не знает! Барабан, Котелок, скажите ему! Когда сегодня только-только поднялся шухер, он первым выглянул в окно, сказал, что пахнет жареным и теперь каждый сам за себя…
– Чем, говоришь, пахнет? – удивленно переспросил Вилли Максович и вдруг принюхался.
И все мы в связном сарае одновременно переглянулись, внезапно почувствовав запашок – вовсе не жареного, а совсем другой. Тянулся он из-за приоткрытой двери на улицу, а когда дверь распахнулась настежь, усилился и стал ЗАПАХОМ. Тогда-то мы увидели источник зловония.
Это был человек – очень вонючий и вдобавок мокрый насквозь: сверху донизу – начиная с копны спутанных волос до кроссовок. В первые секунды я его даже не узнал, а может, не узнал бы и после, но внутри человека внезапно заиграла музыка. И я понял, что рингтон мне знаком! «Взвей-тесь костра-ми, си-и-иние но-о-очи!» Мокрый скунс был Федей Утрохиным.
На миг главный пионерский дружинник задержался на пороге, а затем, взмахнув руками, от двери перелетел вглубь комнаты – словно получил крепкого пинка. Все поспешно отступили от дурнопахнущего Феди, образовав круг. А часы тем временем продолжали играть бодрую мелодию пионерского гимна, и мне чудилось, что она даже как-то усиливает смрад.
Вслед за Утрохиным в связной сарай вошел капитан Буров. Лицо у него было смущенное.
– Вот, – сказал он, – беглеца привел. По описанию вроде похож на их главаря. Сукин сын прополз мимо танка и через ворота пытался уйти в лес. Пришлось его перехватывать… Прошу у всех прощения за запах. Маленько не рассчитал.
– Ну просто роза благоуханная, – усмехнулся Фишер. Он приблизился к Утрохину, брезгливо, двумя пальцами залез во внутренний карман мокрой куртки, вытянул за цепочку золотой брегет и нажал на репетир. Мелодия смолкла. – Это он что же, в штаны от страха наложил?
Котелок и Барабан захихикали, а чуть позже к ним присоединился и Горн, сообразивший, что теперь, с появлением главного, допрашивать с пристрастием, наверное, будут уже не его.
– Биологическое оружие запрещено Женевской конвенцией. – Утрохин затравленно оглянулся по сторонам, ища поддержки. Но даже его штабные тихо злорадствовали. – Я на вас жалобу…
– Еще один грамотей, – хмыкнул Вилли Максович, положил часы на верстак и спросил у Бурова: – Капитан, зачем вы его так уделали? И почему он, кстати, мокрый?
– Вынужденная мера, – виновато объяснил Буров. – Он так быстро драпал, что скоро мог добежать до кромки леса, а дальше я бессилен. Пришлось бомбить. Я прихватил с «Проньки» самого маленького, самого спокойного дронта, с минимальной площадью поражения. Кто же знал, что этот герой так сильно заверещит? Из-за него дронт сам перепугался – ну и сработал по максимуму… Все, что мог, я потом из шланга с него смыл, но вряд ли запах скоро выветрится.
Старик досадливо крякнул:
– Потому-то я и не люблю птиц-говнометов. Летающее нелетальное оружие – это все-таки глупость. То ли дело старая надежная осколочно-фугасная авиабомба ОФАБ-50!.. Ладно, Федя, тебе выпал шанс, не просри его. Первый раз спрашиваю по-доброму: где девушка?
– Не знаю ничего, – буркнул Утрохин. Вокруг него уже растеклась большая лужа.
– По-доброму не хочешь? Ага. – Вилли Максович взял Федины часы и сунул в тиски. – Начнем с твоего любимого брегета. – Фишер чуть повернул рукоятку тисков, и корпус часов недовольно заскрипел. Утрохин вздрогнул и нервно облизал губы. – Спрашиваю второй раз. Где Лина?
