Погода на редкость неприятная, но они стараются не огорчаться. Мэри пьет кофе маленькими глотками, Стэн курит сигарету. Машину покачивают порывы ветра.
Голос с заднего сиденья:
– А вдруг ручной тормоз откажет?
Кэролайн. В каждой ее фразе – жуткий страх, и как с этим быть, Мэри непонятно. Эта девочка боится всего.
Стэн смеется:
– С моим ручным тормозом все в полном порядке!
– А если бы он был сломан, мы бы улетели в реку и разбились о рифы.
Мэри оборачивается.
– Машина стоит к реке задом. Даже если бы сломался тормоз, мы бы никуда не соскользнули. И я совершенно уверена, что никаких рифов в Темзе нет.
Девочка кивает, но Стэн и Мэри ее явно не убедили. Она мрачно смотрит на реку с таким видом, будто только она знает, какая беда их ждет впереди. «Наверное, ужасно утомительно, – думает Мэри, – быть такой бдительной».
Стэн похлопывает по руке Мэри.
– У твоей дочери чудесное воображение.
Они улыбаются друг другу. Мэри ощущает прилив любви. «Дочь». Это слово так прекрасно. Оно сто́ит всего на свете. И боли стоит. Кэролайн скоро привыкнет к ней и Лондону.
– Хочешь оливку? – спрашивает у нее Мэри. – Или лукового соуса?
– У меня аллергия.
– Не может же у тебя быть аллергия на все новое, – смеется Мэри. – Просто ты привыкла к тому, что готовит Пэт: к тапиоке, овсянке, яйцам всмятку. Нужно расправить крылышки.
Кэролайн наклоняется вперед:
– Когда я смогу снова ее увидеть? Ты сказала, что мы поедем к ней на поезде. Ты пообещала, а мы не поехали.
– Она плохо себя чувствует, ей не до гостей.
– Когда кто-нибудь болеет, разве не время его навестить?
Стэн встречается с девочкой взглядом в зеркальце заднего вида.
– Почему бы тебе не поговорить с мамой об этом попозже, детка? Мы сейчас отдыхаем. И должны веселиться.
– Веселиться? – Кэролайн озадаченно качает головой, словно впервые слышит это слово.
У Мэри ком подступает к горлу. Она готова сделать что угодно, чтобы уберечь своего ребенка от боли: броситься под автобус, сразиться со львами, – но, может быть, она уже упустила ее?
Безусловно, пагубную роль для Пэт сыграла жизнь с Лайонелом. Пэт, выходя замуж, знала о его наклонностях, но все равно подумала, что это станет лучшим решением всех проблем: она наконец обретет независимость и вырастит Кэролайн с добропорядочным отцом. Но не быть любимой хотя бы раз в жизни… Во что это могло превратить женщину?
Сердце Мэри ноет от жалости к сестре всякий раз, когда она об этом думает, потому что Лайонел изначально предназначался в мужья ей самой. Быть может, если бы она согласилась выйти за него, дела пошли бы лучше. Он бы не возражал против того, чтобы она заводила любовников. Мог бы и сам заводить романы на стороне. Они могли бы стать друзьями.
Какой же дурой она была тогда, считая, что не может выйти замуж за нелюбимого мужчину, ведь ее жизнь должна быть идеальной! Однако она позволила Пэт сделать это вместо нее. Что ей тогда сказала сестра? «Речь тут не о тебе». И она оказалась права. Речь тогда могла идти только о ребенке.
– Мы сегодня устроим вечеринку, – объявляет Мэри. – Как ты на это смотришь? – Она поворачивается к Кэролайн. – Купим тебе красивое новое платье и кого-нибудь пригласим.
– Я никого не знаю.
– Ты знаешь меня.
– Я лучше в своей комнате останусь.
– А если мы устроим вечеринку с ужином? Ты можешь побыть с нами за столом во время десерта, если уж совсем больше ничего не захочешь. Просто поздороваешься со всеми, чтобы люди на тебя посмотрели.
– А мы не можем вместо этого сходить в больницу?
– Она бы великолепно смотрелась в какой-нибудь пьесе Чехова, – говорит Стэн. – Неистребимое желание оказаться в другом месте. – Он оборачивается и улыбается Кэролайн. – Ты принята на работу. Начнешь с понедельника.
По идее, это шутка, но Кэролайн шуток не понимает. Она в ужасе. Ее глаза вдруг наполняются слезами. Мэри отправляет Стэна за сигаретами, а сама пересаживается на заднее сиденье. Так чудесно обнимать свою дочку, гладить ее волосы, утирать слезы.
Чтобы показать Кэролайн, что не только ее мучают страхи, Мэри рассказывает девочке про ночь во время войны, когда она пряталась в шкафу вместо того чтобы пойти в бомбоубежище. Отец и Пэт искали ее, не нашли и ушли в бомбоубежище сами. А Мэри сидела в шкафу, надев на голову кастрюлю и спрятавшись среди маминых пальто.
– Я стала рыться в карманах, – говорит она, – и угадай, что я нашла!
– Деньги?
– Помаду. Я намазала ей губы и щеки и почему-то твердо поверила в то, что со мной ничего плохого не случится. Это был знак от моей мамы – я так решила. И знаешь что? Я и потом брала эту помаду, как только начинался авианалет, и наш дом совершенно не пострадал, ни одного стекла из окон не вылетело.
– Это просто совпадение. – Кэролайн перестает плакать и отталкивает руку Мэри. – Никакого волшебства не бывает.
– А как же волшебные квадраты? – говорит Мэри. – Не станешь же ты спорить, что они существуют, если любишь математику?
Кэролайн хмурит брови. Мэри берет с переднего сиденья газету Стэна, отрывает от нее кусок, ищет в сумочке ручку и показывает Кэролайн фокус, которому ее однажды научил один мужчина в баре: рисует квадрат из отдельных квадратиков, в каждый из которых вписано число. Сумма любых чисел по вертикали, горизонтали и диагонали равняется пятнадцати. На Кэролайн этот математический фокус производит впечатление, и Мэри радуется этому больше, чем шторам и простыням, которые она так старательно выбирала, новой одежде в гардеробе, кулинарным книгам, недавно купленным кастрюлям и сковородкам, а также правилу, которое она ввела для себя: никогда не позволять ни одному мужчине оставаться на ночь у нее дома теперь, когда с ней живет дочка.
Мэри протягивает Кэролайн новенький тюбик помады «Красный глянец».
– На случай, если тебе понадобится храбрость.
Девочка едва заметно улыбается. Вот так-то лучше.
Глава двадцать пятая
Мэри сердито стукнула чашкой по столику и зыркнула на девочку. Она бы делала вырезки из этой книги еще несколько часов.
– Хочешь пройтись по магазинам? – спросила Мэри. – Как насчет Карнэби-стрит? Мы могли бы прямо сейчас пойти, если хочешь.
– С меня довольно приключений, Мэри. Я теперь буду жить спокойной жизнью. В мире слишком много трудностей.
– Да ладно тебе, пойдем отсюда. И почему ты не подкрасишь губы помадой, которую я тебе дала?
– Которую ты мне дала тогда, в своей квартире?
