Бывает, что с первой встречи вы определяете взаимоотношения как сдержанно-приятельские. И не делаете попыток их изменить. Но проходят месяцы, и между вами постепенно возникает доверие друг к другу. Сначала оно удивляет, вызывает недовольное недоумение: мол, откуда ты вдруг такое взялось? Потом тепло в груди перестаёт обращать на себя внимание, и в один прекрасный момент оказывается, что вы готовы сделать шаг в пропасть, если там, над бездной, вас кое-кто будет ждать...
К чему это я? А к тому, что мы с кузеном друг другу не доверяем. Да-да, даже после всего, что между нами произошло. Положим, Ксо, поимев удовольствие наблюдать мои нервные срывы, имеет все основания быть настороже, но я... Мог бы вести себя искреннее. По крайней мере, не скрывать серьёзные вещи. Мог бы. Наверное. И всё-таки, что-то удерживает меня от полного и окончательного доверия своему родственнику. Я никогда не расскажу ему, как страшно было сражаться с Пустотой. Страшно, потому что до самого последнего мгновения шанс проиграть был куда больше шанса выиграть. Никогда не расскажу, как было больно и стыдно, когда Ксаррон выдернул меня за шкирку из Межпластового Потока восемь лет назад. Не признаюсь, насколько благодарен кузену за заботу... Пусть он действовал из глубоко личных, не известных мне побуждений. Какая разница? Я жив, здоров и приобрёл благодаря ему кое-какой опыт — стоит ли желать большего? Положа руку на сердце, скажу: не стоит.
Ксо ни разу ничего от меня не потребовал, хотя имел полное и безоговорочное право. Не просил, не приказывал, не заставлял. Почему? Конечно, напрашивается вывод: проку с меня меньше, чем с козла молока. В делах житейских. Зато я могу подсобить кое в чём другом. Например, в делах сердечных. Скажете, что сам ни фрэлла в них не понимаю? Угу. В своих. А в чужих... Впрочем, в чужих чувствах мы все мастера разбираться. Если случай подвернётся. А сейчас как раз подворачивается. И даже не случай, а целая военная кампания.
Постойте-ка! А кто сказал, что Магрит вообще испытывает к Ксаррону хоть какие-нибудь чувства? Может быть, сестра до сих пор не может простить ему детскую обиду? Нет, не лягушку, подложенную в постель! Хотя Ксо вполне мог бы сотворить нечто похожее... Что, если они по определению не могут быть вместе? Как, например, я и Мин? Нет, вряд ли. Мне столь серьёзные причины неизвестны. А поскольку семейные хроники никогда не считались тайной за семью печатями... Или считались? Теперь начинаю понимать: далеко не все тома были дозволены к прочтению. Почему, спрашивается? Тайны, хранящиеся в них, настолько страшны? Не верю! Страшнее моей — некуда. Значит, причина — в другом. В том, что я чего-то НЕ ДОЛЖЕН знать. Может быть, временно. Может быть, вечно. И не узнаю, если принять во внимание привычку моих родных строго и неукоснительно соблюдать Правила. Обидно, однако...
Но взаимные чувства этой парочки надо прояснить. Непременно. Насчёт Ксаррона я почти уверен: он влюблён. Либо имеет очень веское основание добиваться благосклонности моей сестры. Возможно, по причине некой корысти, но мне больше хочется верить в версию романтическую. А вот с сестрой дело обстоит сложнее: я вообще не знаю, что и к кому она чувствует. То есть, в моём отношении до недавнего времени эмоции Магрит точнее всего описывались, как усталое недовольство. Но осенняя встреча перевернула всё с ног на голову.
Правда, судя по словам сестры, сближения не ожидалось. Всё ещё не ожидалось. Да, терпения Ксо не занимать. Впрочем, я на его месте тоже постарался бы запастись всем необходимым для долгой, но приятной осады. Особенно если надеяться на то, что крепость падёт.
Тьфу! О чём только думаю? Нет, чтобы смотреть под ноги...
Кстати, о ногах. Точнее, о ступеньках под ногами. Снег с середины каждой каменной плиты сметён к краям, словно кто-то перед моим прибытием взял метлу и прошёл всю лестницу сверху вниз. Или снизу вверх. Кто бы это мог быть? Прислуга? Вряд ли: ни один из мьюров
[44]
СЮДА не пойдёт. Даже под страхом полного развоплощения. Почему? Понятия не имею.
Я остановился, рассеянно обозревая пейзаж, состояние одной из деталей которого так неожиданно, но приятно меня удивило.
Лестница, как лестница: локтя в три шириной. Ступени каменные, вросшие в склон холма. По обеим сторонам густая поросль, не позволяющая видеть, что творится в нескольких шагах от лестницы. Даже в отсутствие листьев, кстати: хоть веточки и тоненькие до странности, на них каким-то чудом удерживаются... нет, не шапки, а уже шубы снега! И вообще, этого белого добра кругом достаточно. Всё завалено. Всё, кроме серой дорожки, ведущей меня домой. Что-то здесь не так...
Ничего путного в голову не пришло, и я продолжил путь, в следующий раз остановившись уже на самом верху: там, где первую ступеньку стерегли два каменных изваяния. Вот уж кого неизвестный мне уборщик и не тронул метлой: толстый слой снега надёжно скрывал все мало-мальски значимые детали. Летом, кстати, рассмотреть подробности тоже не представлялось возможным, потому что серо-зелёный мох расстаётся со своими секретами ещё менее охотно, чем снег. Ясно одно: это звери. Четвероногие и одноголовые. Кажется, с хвостом. Нет, хвост есть только у левого. Или у правого? Только что был... У меня проблемы со зрением?
Смотрю сначала одним глазом, потом другим. Нет, вижу примерно одинаково и вполне чётко. Вижу, что хвост растёт из... м-м-м-м, задней части туши левого зверя. Перевожу взгляд направо. Что за фрэлл?! Ну не было там ничего! Не было! Чем хотите, могу поклясться!
Кажется, знаю, как убедиться в собственной вменяемости. Надо просто взяться за этот самый хвост.
Протягиваю руку и...
Слышу:
— А вот этого не надо.
Голос звучит глухо, но явственно исходит от левого изваяния.
— Ч-чего не надо?
— Трогать.
— Почему?
— Потому что не позволено.
— Кем?
— Кем положено.
Теперь голос звучит справа, но совершенно с теми же интонациями, что и слева. Похоже, я повредился рассудком.
— Положено, но не позволено?
— Уловил. Молодец.
Меня ещё и хвалят? Кто? Куски камня? О, простите: один кусок. Второй в этот момент хранит молчание.
— Ничего я не уловил! Кто должен дать разрешение?
— Тот, кто имеет на это право.
— А кто имеет?
— Тот, кто право получил.
Теперь со мной снова разговаривает левый камень.
— А яснее выражаться можно?
