– Да нет у меня никакой сыпи, – возразил оборотень. – Это румянец просто. И щетина.
– Есть, есть, – настаивал лекарь. – Вот, и вот еще. Сыпь.
– А ты точно лекарь? – с усмешкой спросил Яромир.
– Лучший в княжестве, – заверил Глеб. – И банщик еще. И цирюльник. Батюшке моему до самой смерти кровь отворял и пиявок ставил.
– А от чего батюшка-то помер в итоге?
– Да от малокровия.
Яромир издал странный звук – то ли хрюкнул, то ли кашлянул. Но согласился, что раз уж так, то лекарь точно дельный.
Тот обрадовался, захлопотал со своими инструментами. Достал бритву вострую, сделал глубокий надрез возле лопатки и выпустил добрую чашку крови. Когда ее стекло достаточно – приложил к ране тряпку, намоченную в холодной воде.
– Ну что, княже, довольна твоя душенька? – спросил Яромир, чуть заметно подмигивая Бречиславу. – Еще чем могу тебе послужить?
– Это я тебе теперь послужить хочу, – сказал Глеб. – То бишь не послужить, а наградить. За подвиги свершенные, да за сбережение брата моего неразумного жалую тебе одежу со своего плеча. Да еще и сапоги новые – а то что ты все, ровно голодранец, босым ходишь. Ты, Яремка, все-таки княжеский дружка – не срамись сам, и меня не срами.
– Да мне босиком-то привычнее… – стал отнекиваться волколак.
– И слушать ничего не желаю! – нахмурился Глеб. – Не гневи князя, дружка, облачайся в обновку! Не каждый день я тебя собственной рукой одаривать стану!
Усмехнувшись, Яромир облачился в шелковую сорочку и порты, нарядный бархатный охабень и мурмолку с парчовой тульей. На ноги – не без труда, непривычно – натянул сапожки голубого сафьяна.
– Ну вот, теперь-то сразу видно, что не смерд с кожевного конца, – все еще сердито кивнул Глеб. – Носи с удовольствием.
– Благодарствую, княже. Буду носить, покуда не изорвутся.
– Ну и все, ступай тогда.
– А мне?! – возмущенно вскинулся Иван. – Я тоже подвиги свершал!
– Не забыл я и про тебя, братец мой меньшой, – успокоил его Глеб. – Есть и для тебя у меня дорогой подарочек. С княжьего плеча, от всей широты души, дарую тебе… прощение. Не гневлюсь на тебя более.
Иван обиженно засопел. А Глеб стиснул ему плечо и вполголоса добавил:
– Но коли хоть раз еще рядом с Еленой увижу – снесу башку, как куренку.
Со двора Иван вышел понурый. Не хотелось ему что-то уже по городу гулять.
Да тут еще и Яромир появился рядом, пихнул княжича в бок. А сзади боярин Бречислав вырос бородатой горой. А чуть дале из-за угла Финист вышел. Ухмыляясь одинаковыми ухмылками, братья-оборотни обступили Ивана, и Бречислав попросил:
– Ну что, Ванюш, покажи яичко-то каменное.
Озираясь, Иван достал его из-за пазухи. Яромир с Финистом, понятно, Кащееву смерть уже видели, а вот старший их брат, Бречислав Гнедой Тур – еще нет.
Жаль, посоветовать он тоже ничего не сумел. Осмотрел только добычу, поцокал языком, пощелкал ногтем, и вздохнул.
– Нет, самобратья, я с таким не сталкивался, – сказал боярин. – Тут кто помудрей меня нужен. Ты, княжич, до вечера отдыхай, да яйцо береги пуще глаза. А ты, братка, за ним приглядывай, в оба гляди. Я сегодня извещу кого нужно, а завтра уж всем миром соберемся, потолкуем.
– А что насчет… – начал Яромир.
– За ним я присматриваю, – подал голос Финист. – Хитрый, вымесок, не выдает себя.
– Может, прямо сейчас до него заглянуть?
– Нельзя, дождаться надо. А то самого-то возьмем, а вот что он затевает – так тайной и останется.
– Ладно, браты, смотрите. Пошли, Вань.
Отойдя подальше, княжич спросил:
– Яромир, а это вы о ком сейчас? О Кащее?
– О Кащее!.. – едва не рассмеялся Яромир. – Не, Вань, для Кащея у нас пока лапы коротки. Это мы так, об одном мелком зверьке… тебе о том знать незачем. Тебе, вон, яйцо доверено, за ним и приглядывай.
– Я с этим яйцом даже в мыльне моюсь, – сердито ответил княжич. – Что ты мне все о нем талдычишь? Сам бы его и стерег, раз такое!
– Я бы и стерег, да мне с ним вместе в волка не обернуться, вывалится. Так что храни уж ты его. Не теряй только.
– Да не потеряю я, не потеряю! Вот заладил!
– Лишний раз напомнить-то не вредно, – пожал плечами Яромир. – Пошли, ладно.
– Пошли! – легко согласился Иван. – А куда?
– Да там вроде народ со свечами ходит и песни поет – пошли, тоже погуляем. Три месяца странствовали, голодали и холодали – уж верно заслужили денек отдыха.
– И то! – обрадовался Иван. – Эх, спою!.. Эх, спляшу!.. И вот жалко, котика мы в море потеряли – вот его б сюда сейчас!
Глава 5
При дворе христианнейшего императора Генриха Первого сегодня было весело. Десятки добрых рыцарей, франков и римлян собрались в саду Буколеона. Придворные дамы и сама императрица Агнеса изумленно ахали, слушая сказку чудесного зверя.
– …И вот, значит, говорит царь Кономор по прозванию Синяя Борода: ходи, Настенька, жена моя любимая, куда хочешь, и в погребе бери любые харчи, какие глянутся, и все трогай, и чашки со стола скидывай, если тебе заблагорассудится, – рассказывал жирный серый кот. – Но в одно только место не ходи, сука, одну только дверцу не открывай. Вот эту, маленькую, на ключ запертую. А если вдруг откроешь, то уж не серчай, сука, порежу тебя на кусочки вот этим булатным ножиком.
– И что она? – подалась вперед императрица.
– А что она? – пробурчал кот. – Известное дело, любопытство вперед женщины родилось. Любопытней женщины только кошка, да и то потому, что тоже женщина. Дождалась она, пока ночь наступит и пока муж из терема уедет, да и побежала сразу же ключи от потайной дверки искать. И нашла ведь, сука! Весь терем перерыла, но нашла, сука такая! А как отворила она дверку, то чуть в обморок от ужаса не упала. Потому что был там потайной чуланчик, доверху набитый картинками срамными с бабами голыми. Стоит она, сука, ни жива ни мертва, таращится, и тут ложится, значит, ей на плечо тяжелая рука, и голос тяжелый сзади: мои вкусы очень специфичны, ты не поймешь.
Мурлыча сказку, кот Баюн подкреплял силы сметаной. Двуногая рабыня благоговейно подала ему блины, кот понюхал их и гневно отпихнул лапой. Они уже остыли, а Баюн ел только свежие, теплые.
Но при этом не горячие.
Здесь, в Царьграде, волшебный зверь стал кататься, как сыр в масле. Через море он перебирался долго и трудно, отощал по пути изрядно, но выбравшись на берег – сразу начал отъедаться, ловить мелкую и крупную дичь.
Человеков, правда, не когтил – недостаточно еще подрос для такого. Три месяца минуло с тех пор, как гнусные суки подсунули ему молодильную колбасу, и за эти три месяца Баюн хоть и заметно подрос, раздался в холке, но был все еще не намного крупнее обычного домашнего котейки. Может, три четверти пуда весил.
