Князь Всеволод немолод уже был. Пятьдесят три года летось стукнуло. В последний раз он лично водил рати аж девять лет назад, когда половцев громил.
Но сила в руках еще осталась. Помнили пальцы, как меч держать. И сейчас он стоял, залитый кровью, рубил кого-то ожесточенно, да хрипел матерные словеса…
…И получил рану. Кривая сабля вошла великому князю под ключицу, достала снизу из-под щита. Всеволод ахнул, охнул и завалился набок.
– А ну, братцы, навались, потесни их!.. – гаркнул Самсон, видя это. – Утрой натиск, кому жизнь дорога!
Натиск утроили. Раненого, но живого князя оттащили назад, на холм, к шатрам. А Самсон двинул дружину молодецким разбегом – да и в самое пекло!
Тоже старик уже, он рубил и кромсал, крушил щитом зубы и ломал вражьи сабли. Выбили меч из руки – воевода голой рукой за горло схватил! Впечатал татаровьина рожей в грязь и рявкнул:
– Что, татарва, земли русской захотел?! Ну так ешь ее, жри полным ртом! Не жаль для гостя!
И еще одного убил так старый воевода. И еще. Сам две раны получил, стрелу схлопотал в плечо – а все не унимался. Вздымал меч, как железный дивий, стучал им в щит, кричал во всю глотку, сзывая гридней…
…А потом сгустился рядом вихрь – и вошла Самсону в грудь кривая сабля.
То подлетел сам хан Калин. Прыгнул к нему в сапогах своих скороходах. До князя какого-никакого все добраться хотел, да не получалось. Сложно очень метко целиться, когда каждый шаг – в семь верст длиною. Тут едва успевай следить, чтоб ногу слишком далеко не занести, чтоб не разорвало надвое, как того купчишку.
Но и воеводу убить – тоже дело немалое. Полоснул еще Калин саблей ему по горлу, для верности – да и снова исчез, улетел куда-то.
А тиборцы остались хлопать глазами. Князь Глеб скрежетнул зубами, ругнулся матерно. Да и гридни все обомлели, оторопели. Самсон Самсоныч дружину-то возглавлял дольше, чем иные из них на свете жили.
Один вообще горько заплакал, склонился над телом, уже мертвую руку стиснул. По-прежнему битва вокруг бушевала, по-прежнему мечи звенели – а он стоял, не слышал ничего и не видел.
– Да, жаль старика… – тронул его за плечо десятник. – Он был нам как отец… Но ты это… Потом бы… Успеется…
– Мне он на самом деле был отцом, – безучастно ответил гридень.
Но поднялся все-таки – и меч поднял. Стиснул рукоять покрепче – и ринулся в бой.
Погиб воевода Самсон – но дело свое сделать успел. Отбили атаку, отогнали татаровьев от холма, от княжеских шатров. Стало немного вольготней.
Тут и булгары на помощь подоспели. Перешли русичи сами в наступление, вновь стали теснить нелюдей к лесу. Сражение весь день с переменным успехом шло – то туда, то сюда, и ни за кем нет явного перевеса.
Мертвые падали один за другим. Крик, вой, звон мечей. Шмякались с небес горшки с грецким огнем, горели люди заживо. Осыпались пеплом из-за молний Кащея. Глохли и гибли от свиста Соловья. И не кончались все ужасы, не заканчивались.
На конях с собачьими головами скакали псоглавцы. Управляли они без поводьев, одними коленями. Вспрыгивали иные ловко не в седло даже, а просто на волосатую спину – и давай крутить-вертеть кривыми ножами! Кого и зубищами цапали, горла перегрызали.
Этим наперерез выехали поляницы, да витязи из братства меченосцев. Славный Бэв д’Антон поднял кверху копье – а по правую его руку ощерился верный Полкан. Тоже псоглавец, только не Кащея прислужник.
– Смерды явленные! – провозгласил Бэв. – Зрю чернь набегающу!
– Гррррррхррррр!.. – прорычал Полкан.
Его взгляд уцепился за псоглавьего вожака. Тот ведь тоже сразу выглядел Полкана, выехал из общих рядов – и глаза его налились кровью.
– Пррредатель!.. Пррредатель!.. – страшно взлаял Репрев. – Ррау!.. Ррау!.. Сссшавка!.. Ррау!.. Сссченок!.. Пес цепной!..
Полкан тоже зарычал, залаял – но уже на их, псоглавьем языке. Прожив большую часть среди людей, он так и не выучился ни единому человечьему слову.
Плохо собачьи глотки для того приспособлены, мало у кого получается. Во всем войске Кащеевом кроме Репрева такое умели только трое или четверо.
– Бррраар!.. Арра!.. Гррау!.. Арр!.. – рычал и скалился Полкан.
– Урру!.. Уру-ру!.. Оррро рра арра!.. Пррредатель!.. – отвечал Репрев.
Бэв невольно приостановился, смотря на этих двоих. Хотя и не столько на них, сколько на других псоглавцев – они сбирались вокруг Полкана и Репрева, лаяли и щерились.
Видно, связывало что-то псоглавьего вожака и старого друга Бовы.
Вот только что? Хоть и провел Бэв бок о бок с Полканом почти десять лет, но знал об оном прискорбно мало. Кто он, откуда? Говорить-то Полкан не говорил, изъяснялся знаками – да и это делал лишь по необходимости. Свое имя-то лишь на второй год знакомства сказал, да и то злился, что Бэв неверно его произносит.
Ну а как его верно произнести, коли по-настоящему Полкана зовут Уалк’Уау? Да с подлаиваньями, с переливами. Там совсем не по-людски нужно гортань изогнуть, чтобы такое выговорить.
Порычав друг на друга как следует, Полкан и Репрев стали съезжаться. Один на обычном коне, другой – на псоглавом. Псоглавый сразу тоже зарычал, зубами клацнул – и обычный от того захрапел, назад подался.
– Ррау!.. Ррау!.. Беги!.. Беги быстррро!.. – фыркнул Репрев. – Спасайся!..
И не подумал Полкан спасаться. Рявкнул на Репрева зло, ощерился. Саблей замахал с таким ожесточением, словно заклятого врага встретил.
Хотя оно именно так и могло быть. Кто ж их разберет, псоглавых?
Шерсть летела клочьями. Лилась на землю собачья кровь. Скоро остался Полкан без коня – а следом и Репрева ссадил. Стали биться уже пешими – да с воистину лютой, застарелой ненавистью.
Бэв д’Антон побратиму бранное поле расчищал. Не подпускал других псоглавцев, пикою их отгонял. Славный конь Арундель храпел, пускал пену – но в панику не впадал. Не такие дива видал он, нося на себе славнейшего из витязей Европы.
Сказал бы Бэв про себя, что всего мира, да был для такого слишком честен. Успел повидать в деле Элиаса де Мурома, и склонил главу перед великим рыцарем. Не отказался бы скрестить копья с сим современным Геркулесом, да отдавал себе отчет – вряд ли удача за ним будет. Да и не блюдет Муромский кодекса турнирного, сколько успел понять его Бэв.
Псоглавцы его тоже не блюли, впрочем. Грязно сражались сии полуживотные, дико. Так что и Бэв не видел нужды быть с ними куртуазен. Гонял пикой и плетью, точно дворовых псов. Имея поддержку от воинов Христа и доблестных милитисс, за свою спину он не боялся.
А расчищать бранное поле было зело нужно. Доселе Бэв не встречал псоглавцев, кроме Полкана, и как они бьются толпою – не видал. Оказалось – зло бьются, остервенело. Злее, чем люди. Злее, чем псы. Себя не щадят, противника не щадят. Оружие применяют, но без раздумий используют и собственные зубы.
