Полкан с Репревом уж давно к тому перешли. Искровянили друг друга так, что шерсть красна стала. Сабли друг у друга выбили. Теперь просто грызлись, глотки рвали, глаза выдавливали.
Жуткое дело творилось, безобразное.
И вот – упал один псоглавец. Рухнул замертво, обливаясь кровью. У Бэва в первый миг даже сердце екнуло – почудилось, что то побратим, Полкан.
Но нет. Репрев то оказался.
Отлегло от сердца.
Мало псоглавцы-то различны для человека. Кажутся одинаковы, как горошины из одного стручка. Бэв Полкана много лет подле себя видел, руку в руке держал, спина к спине дрался – и то с трудом выделял среди сородичей.
Сородичи эти при виде гибели вожака сразу завыли, зарычали. Кидаться на Полкана стали – а тот рычал в ответ, отбивался сразу от многих. Бэв к нему подскакал, помощь стал оказывать – да и меченосцы пособили, топтать псоглавцев взялись конями.
Но те продолжали наседать. Страшно их разъярило, что Репрева убил отщепенец, изменник своего рода.
Бэв ведь до сих пор не ведал, отчего Полкан сам по себе, отчего не с остальными. Подозревал, что тот изгой. Совершил, быть может, что ужасное – вот и прогнали его псоглавцы от себя. Поневоле пришлось среди людей скитаться.
Но что он такого сделал, чем провинился – поди знай. Не разговаривает же. А знаками объяснить то ли не может, то ли и не хочет.
Когда Бэв его впервые встретил, Полкан исполнял поистине псинскую службу, носом разыскивая беглых рабов и убивая их на месте. Мало кто осмеливался тогда бежать от Брадемунда, короля Дамасского. Всякий знал, что есть у него секретный ларец, где хранятся пряди волос каждого раба, каждого пленника и каждой наложницы. И буде кто ухитрялся скрыться – подзывал Брадемунд Полкана и давал понюхать нужный. Без устали бежал псоглавец по пустыне и всегда настигал жертву. И никто не мог его одолеть, никто не давал отпора – покуда не встретился Полкан с юным рыцарем д’Антоном.
Шатаясь и пуская пену из ноздрей, Полкан вырвал глотку еще одному псоглавцу. И еще одному. Покрытый шерстью, с собачьими ушами, но настоящий витязь – он бился до последнего вздоха. И его сородичи, лишившись вожака, наконец дрогнули, попятились. Над полем поплыл истошный скулеж, вой почти плаксивый.
Солнце ушло далеко за полудень. Хотелось есть. Хотелось пить. Над головами вились стимфалийские птицы – о них тоже не забудь, их тоже постоянно отгоняй. Целых пять милитисс только тем и занимались, что стреляли в небо. Уж колчаны почти опустели.
И если с псоглавцами еще худо-бедно справлялись, даже бежать их заставили – то куда хуже стали те, кто спустился к Бэву по воздуху. Самые настоящие кентавры – только явившиеся будто прямиком из преисподней. Черные, с пылающими глазами и зазубренными копьями.
Возглавлял их всадник в белом плаще и с оленьими рогами.
Слышал Бэв об этом всаднике. Херн-Охотник, один из господарей Дикой Охоты. Сам Дьявол, явившийся в мир забавы ради, веселого для времяпрепровождения.
Разыскивал его когда-то Бэв, желал подвиг совершить славный, деяние рыцарское. Да так и не нашел.
И не один он Херна-Охотника разыскивал. Был доблестный рыцарь Рожер дю Беллегард, который все земные края избороздил в поисках сего гнусного отродья. Святой обет принял убить его.
– Знаю тебя, Охотник! – гневно бросил ему Бэв на родном языке. – Радуйся, что нет здесь сэра дю Беллегарда! Будь он здесь, то на бой бы тебя вызвал!
– А он здесь! – смешливо ответил Херн на том же наречии. – Вот он, гляди!
Он пошарил за лукой седла и снял отрубленную голову. Глянул Бэв в ее высохшие глаза – и сразу признал Рожера.
Значит, не сумел рыцарь обет исполнить.
Значит, исполнит за него обет Бэв. Победа над Херном будет добрым делом.
– Ты душа проклятая, отродье гнусное, создание премерзкое, – брезгливо произнес Бэв. – Ждут тебя муки адовы, но начнется наказание твое здесь уже, в мире земном. И обеспечу тебе его я, граф д’Антон.
– Так же, как друг твой обеспечил? – швырнул в Бэва человеческой головой Херн. – Твоя тоже будет висеть у моего седла. И твоя храбрость, твой ум, все полезное, что у тебя есть – перейдут ко мне. Не знаешь ты еще, с кем связался, человече.
– Да знаю, – ответил Бэв. – Ты Херн-Охотник. Нечестивый лесной дух.
– Я Великий Тодор, – поправил Херн. – Се мое изначальное имя. Ваши же людские прозвища держите при себе.
– Я не стану именовать тебя великим, ибо сам ты содомит, и слуги твои – содомиты. Я же – Бэв д’Антон, и в руке моей острый меч. Готовься.
– Ни к чему готовиться тому, кто готов всегда, – был ответ.
Свистнула плеть. Но хлестнула она не Бэва, а одного из стоящих подле меченосцев – доброго сэра Вольфганга. Одним только кончиком, кожаным языком рассекла шею до самой кости – и пал рыцарь замертво.
– Отчего его, а не меня? – спокойно спросил Бэв.
– Чтоб познал ты перед смертью полной мерой – кому путь преградил. Я Великий Тодор, и я охочусь на человеков, как на зайцев.
И снова свистнула плеть – но Бэв ждал того и оказался быстр. Взметнулось копье витязя, крутнулось – и обвился кнут вокруг нее. Бэв резко дернул – и вырвал плеть у Херна-Тодора. Не оказался тот безмерно силен, хотя и слывет самим Дьяволом.
– Убьем его, друзья! – вскричал Бэв, сзывая воинов Христа.
Шесть всадников ринулось на Великого Тодора со всех сторон, и первым был преданный Полкан. Он оседлал уже новую кобылу, с бою взятую у кого-то из псоглавцев.
Но и без плети Великий Тодор предстал орешком не трухлявым. Гарцуя на хромом коне, он кружился с невиданной прытью, успевая отбиваться ото всех. Все новое и новое оружие возникало в его руках по черному волшебству, прямо из воздуха. То лук появлялся с калеными стрелами, то тяжелая рогатина, а то и страшный кабаний меч. Развевался за спиною белый плащ, а с лица не сходила усмешка столь гнусная, что всем поневоле делалось тошно.
Не отставали и кентавры его, богохульная охотничья ватага. Бились, как черти, как истовое адское воинство. Дюжинами косили добрых рыцарей и милитисс.
Словно сама смерть сидела у каждого за плечами.
Истинной горестью стиснуло сердце Бэва, когда ряды павших пополнил Полкан. Псоглавец почти уже достал Великого Тодора, почти уже полоснул его саблей, рассек даже край плаща… но был страшно обожжен. В руке сатанинского отродья объявился факел пылающий – и ткнул он им Полкану прямо в морду. А когда тот отшатнулся, когда взвыл от боли – пронзил копьем. Да так насадил, что от седла оторвал.
И швырнул в грязь уже мертвое тело.
Пресильнейший гнев охватил Бэва. С горечью подумал он, что умер Полкан далеко на чужбине, не имея ни жены, ни детей. Никакого имущества не оставил после себя – ни денежного, ни земельного. Десять лет все ему нужное получал от Бэва д’Антона – и платил за то безграничной верностью.
