И теперь Бэв д’Антон станет его душеприказчиком. Распорядится похоронить сего псоглавца, как доброго христианина.
И беспощадно отмстит его убийце.
Огонь пылал внутри Бэва, но снаружи он оставался хладен. Без криков и ругани он поскакал на Херна – и сломал копье о его шлем. Быстр был демон, стремителен – но в этот раз уклониться не успел. Оленьи рога упали с его головы – и споткнулся о них хромой конь.
Бэв же отбросил копье, схватил вместо него палицу и мгновенным движением вскинул щит. О него ударилась сабля Херна – и почти разрубила, почти рассекла надвое… но все же не рассекла.
А палица впечаталась демону в лицо. Разбила нос ему, раскроила череп.
Упал с коня Великий Тодор. Начал было подниматься – да Бэв тоже ведь уже спрыгнул, приставил меч к его горлу. И при виде меча того демон замер, с прищуром посмотрел на лезвие.
– Хороший… клинок, – прохрипел он. – Где взял такой?
– Сие есть трофей, взятый с великана Эскопарта, – спокойно ответил Бэв. – Сия кгляренция известна под святым именем Аскалон, и вижу, что боишься ее, нечистый. Предложил бы я тебе помолиться напоследок, да знаю, что ненавистно тебе имя Божье, рот обожжет.
– Рот не обожжет, положим, да я ни одной молитвы не знаю, – ответил Великий Тодор. – Но не спеши убивать меня, витязь. Оставь мне жизнь – и я уйду. Дам клятву, что никогда не вернусь и не буду больше вредить обитателям сего мира. Вы избавитесь от меня навсегда.
– Невыгодна мне такая сделка, – ответил Бэв. – Я могу просто убить тебя – так мы еще вернее от тебя избавимся.
– Я уйду не один. Со мной уйдет вся моя дружина. А коли я умру – они останутся и продолжат биться.
Бэв окинул взором столпившихся вокруг демонов. Их стало куда менее, чем было в начале сражения – целая дюжина уже пала. Но вторая дюжина оставалась в здравии – и каждый дорого продаст свою жизнь. Дюжина этих нечистых кентавров – это целый гросс, дюжина дюжин мертвых рыцарей.
Очень медленно Бэв отвел меч от горла Херна. Кому другому он не поверил бы, возможно, но слышал от людей мудрых, что слово свое Охотник держит. И хотя кричало сердце, что не должно позволить жить убийце Полкана – разум изрек, что так будет верно.
– Я положусь на твою клятву, – произнес Бэв. – Но берегись обмануть.
Великий Тодор поднялся на ноги. Тоже очень медленно. Не отрывая глаз от кончика меча, в котором притаилась его гибель, он потянулся за шлемом. Тот откатился недалеко, и вскоре уже вновь занял прежнее место. Снова глава Великого Тодора украсилась оленьими рогами.
– Прости, Кащей! – воскликнул он, обратив лицо к небу. – Мы уходим! Дальше без нас!
Повинуясь воле предводителя, тодоры опустили копья к земле. Бэв махнул рукой меченосцам – но те и без того уж оставили сечу, дивясь свершившемуся, дивясь славной его победе.
Облик Великого Тодора уже стал прежним. Сомкнулись кости черепа, выпрямился нос. Все еще видно было – вот, минуту назад сей нечистый дух был залит кровью, – но не более того.
И он впрямь сдержал слово. Свистнул так, что заложило уши – и распахнулось в воздухе окно бирюзовое. Окинул Великий Тодор Бэва последним взглядом, усмехнулся странно – и скрылся в оном.
А следом скрылись и демоны-кентавры.
Глава 35
Выход затягивала паутина. Липкие вервия сплетались хитрым рисунком и были по-своему очень красивы. Но этого никто не замечал, поскольку все смотрели на хозяина паутины – огромного, раздувшегося мизгиря.
– А мне ведь еще странно было, что Кащей так мало кустодии в казне оставил… – пробормотал Яромир. – При его-то алчности… Вот оно чем пахло-то, оказывается…
Его не слушали. Глаза не могли оторваться от восьминогого чудовища. Иван вытянул из ножен меч, но не поднимал, оторопело моргал только. Невидимый Врыколак, громадные Косари, даже кошмарный Кобалог не казались так ужасны, как этот насекомый сторож.
С виду мизгирь походил на обычного мизгиря, что прячутся по темным углам, плетут паутину, да мух в нее ловят.
Но только с виду.
Был он больше медведя, больше быка, больше любого зверя, которого Ивану доводилось видеть. Когтистые лапы резали камень, как трухлявое дерево. Зазубренные жвалы сочились ядом. Сзади торчало жало, как у осы. А рассыпавшиеся вкруг главы очи были черным-черны, и светились хладной бездушной злобой.
Неизвестно, где Кащей добыл себе этакого казначея. Возможно, из самой Нави вызвал. А возможно, сам взрастил, кровью вспоил человеческой.
Но из всех его страшилищ он – уж верно, самый страшный.
Любит ведь свою казну Кащей. Больше самой жизни своей дорожит. Вот и поставил на охрану милого злата такого стража, надежней которого сыскать не сумел.
Он и впрямь оказался надежен. И хитер. Когда тати-хитники вошли – не напал сразу, не обнаружил себя. Не захотел спугнуть. Впустил, позволил свободно бродить, терпеливо ждал – а сам тем временем закупорил единственный выход.
Теперь попробуй скройся от него.
– Кхтто сютта явилсся бесс сспросса?.. – издал скрежещущие звуки мизгирь.
– Да заблудились мы просто, батюшка-мизгирь! – ударила ему челом Василиса. – Ни единой монетки не взяли – хоть обыщи! Отпусти нас живьем, сделай милость!
Восемь пустых глаз остались пустыми. Мизгирь спустился на пол и пополз к людям. Двигался он так бесшумно, словно был соткан из ветра. Мохнатые лапы мелькали, точно спицы в колесе.
И на жвалах уже выступили капельки яда.
Яромир кувыркнулся через голову, подымаясь волколаком. О Кащеевом казначее он раньше не слыхивал, но понимал уже – эту тварь не заболтать, не заморочить. Бежать тоже некуда.
Остается только драться.
– Зайди слева, а ты справа! – рявкнул оборотень, бросаясь вперед.
Иван с Синеглазкой расторопно подались в стороны. Зайцами порскнули. А Яромир прыгнул вперед – да так прыгнул, что блоха бы обзавидовалась. Скакнул через морду мизгиря, приземлился на жирной спинище.
И как начал ее когтями драть! Как вцепился! Исполосовал всю шкуру – да жаль, толком мизгирь того и не заметил. Прочна шкура-то оказалась – прочней коры дубовой.
Словно панцирь черепаховый или улиты домик.
Он еще и дергал брюхом, искал сбросить оборотня или дотянуться жалом – да не получалось. Скользил Яромир, телепался, но падать не падал.
Иван с Синеглазкой тем временем помахивали клинками, старались подобраться ближе. Но чудище огрызалось, отмахивалось лапами, клацало жвалами, плевалось ядом и паутиной. Покамест княжич с богатыркой целы были, да ведь и мизгиря они даже не задели.
Удивительно быстр и ловок оказался Кащеев казначей. Вроде и огромен, и жирен, и неуклюж как будто – а не возьмешь, не тронешь.
Иван все порывался до одолень-травы дотянуться, пожевать ее – но восьминогий страховидл как чувствовал. Только княжич руку за пазуху – а он уж к нему, уж рвется цапнуть, руку эту самую отхватить.
