Волосы на правом виске до сих пор тлеют.
И ребра болят. И спина. И шея. И нога правая.
А уж плечо-то как ноет, которое Горыныч огненной струей прошил…
Муромец-то не бессмертный. Его-то раны не заживают в мгновение ока.
И в какой-то момент… дрогнула рука. Неверный удар нанесла. Чуть-чуть совсем, на волосок – но небезупречный.
Даже с самым легендарным богатырем случается такое один раз на тысячу.
И Кащей воспользовался этим сразу же. Рука его зажила чуть быстрее, чем Муромец успел снова рубануть – и он резко его ударил.
Даже не кулаком. Просто пальцами, самыми кончиками.
Но эти пальцы врезались в кольчугу, как копье. С такой страшной силой, что пробили ее, вошли в живот – и замер богатырь. Еще секунду промедлил, застыл с подъятым мечом.
И Кащею хватило этого, чтобы возродить вторую руку.
И ею он тоже ударил. Только теперь уже раскрытой ладонью – но с не менее страшной силищей.
Кольчугу он на сей раз уже не пробил. Зато толкнул так, что отбросил Муромца. Отлетел он, словно тараном сшибленный.
Отлетел – и тихо застонал.
А когда снова встал на ноги – крепко на ногах стоял уже и Кащей. Смертельно тощий, иссохший весь, струпьями усеянный… но он таков уже тысячи лет. Без доспехов, без одежды, он молча зашагал к богатырю, сжимая приползший к хозяину Аспид-Змей.
Илья был еще жив. С ним еще не было кончено. Превозмогая муки, богатырь ринулся вперед, ударил мечом – да в этот раз Кащей поймал лезвие на излете, схватил его просто пальцами.
Схватил – и сломал. Раскрошил прекрасный булат, как трухлявую деревяшку.
А другой рукой сам ударил. Пырнул Илью Муромца проклятым клинком.
Муромец тоже успел закрыться, тоже поднял руку – да Аспид-Змей пронзил ее с легкостью. Брызнула из раны кровь – и пополам с ней полился смрадный яд.
Отраву источал падший кладенец.
И вот на этот раз уж ясно стало – ничего больше не сделаешь. Тяжко вздохнул Илья Муромец – и закрыл глаза.
Мигом спустя легла ему на лицо ледяная ладонь. Хлынуло из нее что-то злое, мерзкое, поганое… и обернулся богатырь древним трупом.
Иссушил его Кащей Бессмертный. Саму жизнь из него вытянул.
– Хек. Хек. Хек, – медленно произнес колдун, возвращая на голову укатившуюся корону.
А вокруг все словно застыло. Заледенело. Тысячи глаз как будто скрестились на Кащее – и повисло над полем жуткое молчание.
Пока не нарушил его чей-то надрывный плач:
– Му-уромца-а уби-и-или-и-и!..
Глава 44
Бречислав поднял голову. Несколько минут он стоял на коленях, обнимая окровавленное тело. Вокруг были свои, тиборцы, так что боярина не тревожили.
Но вот он услышал истошный крик – и выпрямился. В последний раз погладил желтые волосы, сунул меж зубов серебряную монету и прошептал:
– Прощевай, братка…
К нему уже вышагивал князь Глеб. Потерявший коня и шлем, растрепанный, но с мечом наголо. Щит тоже был при нем – бесподобная Длань Господня.
– Жив, княже? – обратил к нему опустошенный лик Бречислав.
– Я-то жив, а вот Илья Иваныч… да сам слышал небось!.. Давай, дядька Бречислав, оборачивайся, вези меня туда!
– Не можно, княже. Порешит тебя Кащей.
– Я князь или под ногами грязь?! – рявкнул Глеб. – Делай, что велено!
Глебу, понятно, и самому не хотелось с царем нежити в чистом поле встречаться. Не дурак был, ясно видел – недолго он с Кащеем биться сумеет. Его Муромец не одолел, богу душу отдал.
Но что еще делать-то?! Кому еще, коли не ему?!
Больше никого и не осталось!
И Бречислав тоже это понимал. Враз постаревший, потерявший сегодня обоих братьев, топнул боярин оземь, крутанулся на пятке – и обернулся громадным лесным быком.
Гнедым буй-туром, могучим зубром.
– Садись, княже, – велел он. – Да держись там покрепче.
Ухватился Глеб за мохнатый горб, стиснул его так, что пальцы побелели – и помчались они с боярином. Точней, боярин мчался, бухал копытами так, что земля тряслась – а Глеб только смотрел, чтоб не грохнуться.
– Помнишь ли, как пешки-то у нас стояли?! – гаркнул он.
– В Ирии… доиграем!.. – прогудел в ответ Бречислав.
Впереди уж виднелась жуткая фигура. Кошмарный голый старик с огромным мечом. Кащей Бессмертный вьюжил по полю, как сама смерть – и больше ему путь никто не заступал.
Глеб казнил себя, что не успел помочь Муромцу. Был же удачный момент, был! Навалиться бы на чудище всем миром, разъять его на части, опутать цепями, навалить камней – а там, глядишь, и пес бы с ней, иглой чародейной!
Не успел. Слишком мало времени было. Три минуты почти удерживал Кащея Илья Муромец, три минуты почти не давал тому буйствовать… но три минуты – это всего три минуты.
А теперь Кащея снова и пальцем не тронешь. С лесным пожаром проще сражаться, чем с этой нежитью.
Но при всей своей былинной силище весил Кащей – что сухой костяк. Особенно теперь, без доспехов. И хотя и ушел он в сторону, хотя и стал уклоняться – да старший сын Волха тоже не лыком был шит.
Увидал вовремя – и тоже сдвинулся.
Громадный бык врезался в Кащея рожищами. Пропорол насквозь, встряхнул – и отшвырнул, точно соломенную куклу.
А мигом спустя хребтина Кащея хрустнула и сломалась. Чугунные копыта прошлись по ней жерновами, размолотили в пыль. Топча царя нежити, Бречислав взревел так, что раскололись небеса.
А со спины-то его свесился князь Глеб – и свистнул булат. Заветный Перунов Огонь рассек кожу, рассек кость – отщепил от тела главу седую.
Правда, у Кащея тут же новая выросла.
Повторно Глеб ударить не сумел и не успел. Стремглав Бречислав летел, всего-то секунда и была времени.
Но ревущий тавролак тут же описал круг, развернулся, снова понесся на Кащея тараном. Святогоровой силы у него пусть и нет – да он это весом и скоростью возместит. Рогами булатной твердости.
И яростью праведной.
Кащей снова поднялся. Бросил быстрый взгляд на бегущего к нему тура… и подпрыгнул. Взметнул себя на добрых три сажени – и перемахнул через Бречислава с Глебом. Подобрал с земли малый камешек – швырнул.
Да так швырнул, что ни из какой пращи так не выпустишь. Ожгло Бречиславу круп, точно другой бык рогом пырнул с размаху.
От боли он поднялся на дыбы. Глеба сотрясло, смахнуло с мохнатого горба.
Упал князь, покатился по грязи. Чуть шею не свернул.
Кащей смерил его пристальным взглядом. Узнал. Теперь узнал он этого человечка.
