И даже все еще немного болела.
Кащей всунул в отверстие палец. Прислушался к ощущениям. Ощупал кровоточащие края.
И успокоился, убедившись, что рана все же заживает. Просто гораздо медленнее, чем положено. Возможно, час целый Кащею теперь ходить со сквозной дыркой. А то и до самого утра.
Но это не беда. Бывало и хуже. Каждэв вот своим Огненным Пальцем сумел Кащея серьезно уязвить, а это пустяки, мелкие неприятности.
Но покуда Кащей вот так несколько секунд впусту истратил, Ивану вдруг светлая мысль пришла. Нашарил княжич в рукавной складке стебелек разрыв-травы – да и стегнул ею наотмашь по мечам!
Дивно получилось. Сразу девяти клинкам разрыв-травой досталось – и восемь надвое развалились. Раскололись пополам, как стеклянные.
А девятый-то уцелел! Настоящий! Подлинный!
Им Иван и ударил. Со всего размаха, покуда Кащей отвлекся.
И не в грудь ударил, не по шее, не еще куда. Снова смекнул, сообразил, что не шибко тем вреда причинит.
Руку Иван Кащею отсек. Левую кисть – в которой яйцо зажато было.
Отлетела рука. И яйцо отлетело. Покатилось по траве – и вот тут Кащей сразу позабыл о пробитой груди! Резко повернулся к Ивану, взмахнул мечом Аскалоном – но встретился тот с Самосеком. Хоть и перестала одолень-трава действовать, хоть и ощущал себя Иван слабей даже обычного, да только Самосек не просто так Самосеком прозывался. Сам руку хозяина дернул, сам удар встретил.
Видать, проняло умный меч. Не на шутку проняло.
А Синеглазка бросилась к яйцу. Порскнула к нему зайцем, понеслась стрелой.
Кащею это, конечно, не понравилось – и задвигался он быстрее молнии. Забыл про Ивана, оставил его – полетел за Синеглазкой. Только та наклонилась, уже коснулась яйца пальцами – и врезалась ей в спину костлявая ладонь.
С такой силой ударил Кащей, что отлетела поляница. Упала в дюжине саженей – и замерла.
Остановился взгляд Синеглазки, застыл. Только губа нижняя еще дрожала, да пальцы чуть подергивались.
Голой рукою сломал ей Кащей хребет.
Иван страшно закричал. Кащей же на богатырку и не глянул – наклонился к яйцу своему заветному.
Но то вдруг… вспорхнуло. Поднялось в воздух, словно невидимой рукой удерживаемое.
Хотя отчего словно? Так и было. Василиса яйцо схватила, подкралась в шапке-невидимке. Кащей на мгновение замешкался, но тут же о том догадался и протянул за яйцом руку.
– Отдай, – коротко приказал он.
– А ты отыми, попробуй! – раздался из пустоты дерзкий голос.
Кащей стиснул рукоять меча. Он боролся с засевшей внутри присухой. Волевым усилием одолевал Симтарин-траву. Вот клинок пополз вверх, вот замахнулся уже Кащей…
И Василиса швырнула яйцо Ивану.
Кащей резко повернулся к нему. Вскинул меч, метнулся следом… и остановился. Кинул Ванька яйцо ему сам – да снова точно в лоб.
И посыпались наземь осколки.
Не веря увиденному, Кащей вскинул ладонь, ощупал лоб… лоб! Голый лоб! Исчезла корона, что его защищала!
Обернулся – и увидал ее словно висящей в воздухе.
Василиса. Отвлекла, момент улучила, корону сдернула.
Догадалась княгиня, что корона Кащею для иного служит. Не о нее каменное яйцо раскалывалось, а о собственную его голову. О собственный лоб.
А корона железная к нему заслоном была. Последним рубежом – на случай, если кто найдет все же яйцо, да вызнает, как его расколоть.
Не отрываясь, Кащей смотрел на осколки каменной скорлупы. Вместилище его смерти, неразрушимая колдовская скрыня – уничтожена. И где-то там, прямо под ногами – игла, цены не имеющая.
Именно поэтому Кащей не решался даже шевельнуться. Он не видел иглу в траве. Не знал, где та находится.
Один шаг, одно движение – и он может нечаянно на нее наступить. Собственной пяткой сломать, собственной пяткой самого же себя прикончить.
Иван с подозрением на него уставился. Кащей-то двигаться перестал. Наверное, потому что яйцо раскололось. Может, игла сразу вместе с ним и рассыпалась?
А то не было вовсе там никакой иглы – в самом яйце смерть и заключалась? Обманул всех Кащей насчет иглы – чтоб, значит, если яйцо расколется, то пусть все иглу ищут, а найти не смогут. Будет Кащей мертвый, а все будут думать, что все еще живой, потому что иглу найти не смогут.
Порадовался Иван своей сметливости. Но тут же подумал, что игла-то все-таки может где-то быть, так что надо ее все-таки сломать.
И подошел к Кащею. Наклонился спокойно, начал в траве шарить.
Кащей в первую секунду даже ничего не сделал. Неподвижно смотрел на Ивана, пытаясь разгадать действия княжича. На что тот рассчитывает, возясь рядом с ним так безмятежно. Не может же он не понимать, что Кащею рукой взмахнуть довольно, чтоб его убить.
Не защищен ведь Иван ничем. И не в шапке-невидимке. Значит, подвох какой-то приготовил. Замыслил что-то пакостное.
Только что?
– Что ты делаешь? – сухо спросил Кащей.
– Да смертушку твою ищу, – простодушно ответил Иван. – О, а вот и она!..
И выпрямился, держа иголку.
Конями понеслись мысли в голове Кащея. Внезапно понял он, что переиграл его меньшой Берендеич. Так умен и хитер оказался, что только и позавидовать. Заставил Кащея гадать о своей дерзости, заставил ломать голову лишнюю секунду – и хватило ему этой секунды. Все поставил на кон – и выиграл.
Впрочем… нет. Еще не выиграл.
Прежде, чем пальцы Ивана сомкнулись на игле, Кащей выбросил вперед ладонь. Хлестнул Ивана невидимой волной – и отлетел тот камнем. Врезался в случайного навья, застонал.
А иглу-то выронил. И на сей раз приметил Кащей, куда та упала. Рядом совсем с Ванькой – вот только руку протяни.
Кащей метнулся быстрее молнии. Видел, что Иван тоже это приметил, что тянется уже к заветной игле, что сцапает сейчас.
Перехватить его Кащей не успевал никак. Даже с невиданной своей скоростью. Это он понял еще на полпути, и потому устремился не к руке, не к яйцу, а к самому Ивану. Замахнулся мечом, чтоб пронзить княжича, устранить угрозу.
И пронзил. Вошел Аскалон в человеческую грудь, пронзил ее насквозь.
Только был то не Иван. В последний самый миг объявился перед клинком Кащеевым брат Ивана – Глеб. Раскусил последнее, чудом уберегшееся волоконце одолень-травы – и сделал рывок. Один-единственный, в одно мгновение длиной.
Но спасительным оказалось мгновение.
– Дави гадину, Ванька… – прохрипел Глеб.
И пальцы брата переломили иглу.
И тут же остановилось сердце князя Тиборского. Умирал он уж и так, на последнем был дыхании. Даже с одолень-травой – только и сумел, что закрыть собой брата. Чтоб хоть тот завершил дело.
