Пока другие не поспели на готовенькое.
Тиун поднес князю-батюшке меч Аскалон и обломки перуна-громобоя. Но Всеволод только взглядом мазнул, да наказал спрятать где-нибудь понадежнее.
Ценные вещи, только не до них сейчас владыке земель русских.
– Значит, до поры в нашу выгоду тягло будут тиборцы тянуть? – уточнял Филипп, скрупулезно все записывая. – Временно своих вирников да мытарей велишь там поставить, княже?
– Временно, да… – отвел взгляд Всеволод. – До поры… Покуда дочка моя не разродится… А там… ну… знаешь, если задуматься как следует – ну кто они были-то, Берендеичи? Веточка боковая, почти что байстрюки. А по Правде если смотреть – так Тиборские земли по-настоящему-то Владимирские…
– Теперь?.. – переспросил Филипп.
– Теперь, да… Теперь… да и всегда они Владимирские были. Спокон веку. Еще мои отец с дедом ими володели…
– Но… как же это, княже… а как же князь Глеб?.. – не понимал Филипп. – Как же батюшка его, Берендей Вячеславич?..
– Нет таких князей, – понизил голос Всеволод. – И не было никогда. И самого Тиборска никогда не было. Понял ли?
– Мудрено не понять…
– Так и пусть пишут теперь. Прибрал Тиборск Господь – ну и незачем его теперь поминать лишний раз.
Подле стоявший Мирошка покачал головой. Ни словом не возразил однако – давно научился видеть, когда бесполезно это. Сейчас если спорить попытаешься – Всеволод может и впрямь собаками затравить.
Только бубенцы звякнули на скоморошьем колпаке.
Это заметил тоже стоявший неподалеку дед Боян. Вещий старец, в отличие от Всеволодовых бояр, ничего не записывал, бересту не марал. Просто смотрел на усеянное мертвецами поле, на дымы костров, на плачущих женщин и кружащее воронье.
Смотрел и словно вбирал в себя картину страшную.
– Что, дедусь, слышал, что происходит? – негромко спросил его Мирошка. – Все плачут – князюшка наш смеется…
– Ничего, Мирон Иваныч, ничего, – степенно ответил Боян. – Испокон веку так было, что историю победители писали, да те еще, кто просто жив остался. Сам видел, какая тут вчера буря бушевала. Все целиком никто не зрел, никто не знает. Теперь вот каждый, кто уцелел, будет свое рассказывать, да по-своему. А из рассказов их общий рассказ сложится. И на истинные события он похож очень мало будет…
– За Тиборск обидно, за Берендеичей. В самом деле же вымарает их князенька из летописей. Себе всю заслугу утянет.
– Ничего, – повторил Боян. – Из летописей вымарает – зато из сказок не сумеет. Сказки – они много такого хранят, что память людская не сберегла.
Отдав важные самые распоряжения и слегка поуспокоившись, Всеволод стал величать отличившихся. Награждать каждого по заслугам. Кому – шубу соболью, кому – гривну златую, кому – земли надел в бывшем княжестве Тиборском.
Эти последние он раздавал особенно щедро.
Алешка Леонтьев сиял, как начищенный сребреник. За победу над змеиным воеводой получил он шапку горлатную, боярскую. Бояр-то вчера немало богу душу отдало, а детей боярских и еще больше. Надо за чей-то счет восполнять убыль – так отчего б и не возвысить меткого стрельца, самого Кащея наземь ссадившего?
– Доволен ли наградою, попович? – окликнул его дед Боян. – Ишь, раздулся-то от важности.
– А чего бы и нет? – шмыгнул носом новоиспеченный боярин. – Я, чать, самого Тугарина Змиуланыча одолел!
– Да видал я, видал, как ты его одолел… – хмыкнул вещий певец. – Обманул, да в спину ударил… Гоже ли так богатырю?
– А чего негоже-то? – обиделся Алеша. – Он меня сильней был. И выше. Так только справедливо вышло. Да и вообще в спину вернее бить, надежней.
– Худой из тебя богатырь-то, – покачал головой Боян. – Ни чести в тебе, ни благородства.
– Я живой зато! И при боярской шапке! А более честные и благородные – в земле лежат!
– И не поспоришь ведь, – хихикнул Мирошка. – Дедусь, ты чего к нему привязался-то? Как сумел, так и победил. Всяко лучше, чем если б честно голову сложил, а Всеволод бы сейчас не его, а Тугарина бы награждал. Вон, глянь-ка лучше на Ваньку Тиборского!
Иван стоял перед Всеволодом с опущенными плечами. Тот внимательно смотрел на него, размышлял, оглаживал бороду. Переводил взгляд с Ивана на дочерь свою, Елену – та тоже сидела так, что краше в гроб кладут.
Вчера овдовела ведь только.
– Батюшка… – подала было голос молодая княгиня.
– Тише, доченька, тише, – ласково улыбнулся Всеволод. – А ты, Ванюша, молодец, молодец. Подвиг совершил великий. По подвигу и награда тебе будет.
И на награды князь не поскупился. Самолично Ивану цепь золотую на шею повесил, платьем одарил с собственного плеча, монет отсыпал не скупясь, коня выдал лучших кровей.
– Вручил бы я тебе еще и меч княжеский, да лучше твоего у меня все равно нет, – развел руками Всеволод, косясь на Самосек. – Славный меч-то у тебя. Где взял такой, коль не секрет?
– Да так… нашел… – промямлил Иван.
– Нашел?.. Ай, и повезло же тебе. Такую вещь – и просто нашел. Верно в народе говорят – добрым молодцам счастье. А ты, Ванюша, молодец добрый. Богатырь настоящий. Век тебя помнить будем теперь. И подвиг твой тоже. Ступай теперь.
Иван растерянно посмотрел на князя, на подарки богатые, которыми тот его увешал. И, сам не зная, что имеет в виду, спросил:
– А… а это что ж… всё?..
– А чего ж тебе еще? – укоризненно спросил Всеволод. – Али мало?
– Да нет, я просто…
– Ну а просто – так и иди себе. Ступай, ступай, Ванюша. Кащея одолел – ну и молодец.
Иван послушно поплелся прочь. В голове теснились мысли – и непривычно им там было, не по себе. Ивану казалось, что происходит что-то неправильное, но он все не мог уразуметь, что именно.
И посоветоваться не с кем. Ни Яромира рядом нет, ни брата старшего, ни хотя бы батюшки Онуфрия, пусть он и невдомек все как-то глаголил.
Никого не осталось.
Вещий Боян и скоморох Мирошка тоже отойти успели – не захотели Ивану на глаза попадаться. Да и вечерело уже, солнце к небозему шло. Все почти разошлись – кто к еще не снятым шатрам, кто за костромские стены, а многие и вовсе уж отбыли, разъехались по своим городам и княжествам.
Брел Иван среди тел мертвых, среди неупокоенных все еще. Изредка замечал знакомые лица – вон того гридня, кажись, при кремле встречал, а вон тот – как бы не сам меченоша княжий, Ворох. Трудно сказать доподлинно – тяжелым чем-то голову раскроили, все нутро наружу выползло.
Их продолжали сжигать, закапывать, да очень уж много вчера народу погибло. А живых мало осталось – как тут успеть?
Хорошо хоть, не лето сейчас. Полежат еще денек-другой, прежде чем завоняют.
