Еще двоих прикончил Божий Человек голыми руками. А третьего – не добил. Выдернул только из седла, схватил за грудки и рявкнул:
– Убью на месте!!! Кто послал?! Зачем здесь?!
Татаровьин залопотал что-то на своем, на поганом. Демьян Куденевич тряхнул его так, что чуть не выбил зубы, и гаркнул:
– По-русски говори, нехристь татарская!!!
Татаровьин искренне попытался. Любой бы на его месте попытался. Но он в самом деле знал по-русски всего восемь слов, причем семь из них – ругательные.
– Нет, [цензура]! – выкрикнул он. – Нет!
– Ты кого [цензура] назвал, косоглазый?.. – ужасно удивился Демьян Куденевич.
Убив и этого, богатырь бросился к следующему. Но тут из тьмы вылетел аркан. Три татаровьина разом заскакали, заплясали вокруг Демьяна Куденевича, опутали его веревками.
Мало такого для Божьего Человека. Силой он был одарен немереной, нечеловеческой. За это и прозвище получил – за это, да еще и за удачу в бою неслыханную. Тихо и громко говорили в свое время, что боярину Демьяну в бою сам Господь пособляет.
Пособил и сейчас. Поворотился богатырь, плечами передернул – да и порвал все арканы, как гнилые тряпки. Лопнули веревки – ан Демьян Куденевич тут же за них и схватился, на себя потянул. Татаровья аж с коней попадали, носами землю вспахали.
Пожалуй, всю эту дюжину Демьян Куденевич и в одиночку бы уложил, даже без оружия. Но то был только передовой отряд – а в ворота уже въезжали новые всадники. И не татаровья в этот раз, а псоглавцы. Они, собакины дети, известны добротою своей – всегда спешат туда, где беда наступает, и являются одновременно с ней, никогда не опаздывают.
– Седлай коня, Демьянушко! – крикнул ему игумен. – Скачи в Тиб… ум-м!..
В спину старику вошла стрела. Следующая пролетела в персте от щеки самого Демьяна Куденевича. Из всех монахов да трудников в живых остался он один.
И мог теперь Божий Человек снова подвиг свершить, пасть геройской смертью, не един десяток поганых с собою забрав.
Но было ли бы то мудро?
Не было бы – так посчитал Демьян Куденевич. И потому он схватил рослого псоглавца, вздернул его на манер щита и ринулся к конюшне. Там уже ржал, бил копытами его Гнедок.
До конюшни богатырь донес уже труп. Татаровья не пожалели и своего, посекли калеными стрелами. Вынесши плечом дверь, Демьян Куденевич закрылся уже ею, взлетел в седло и рванул, бросился на прорыв.
Он прорвался. Вылетел за ворота – и конь на миг замер. Демьян Куденевич тоже рванул поводья, увидев, что приближается.
На небоземе горели огни. Далеко еще от монастырских стен, но уже ясно – то не мелкий набег. Целое войско идет из Кащеевых земель. Вот что-то вспыхнуло, полыхнуло – и в ночном небе словно зажглась новая звезда. И помолодевшие глаза богатыря различили на ней три длинные гибкие шеи.
Змей Горыныч!
Разглядывать это все дальше Демьян Куденевич не стал. Из ворот уже появились псоглавцы на своих собаконях.
Свистнув, гикнув, богатырь развернул Гнедка и поскакал на закат. В Тиборск, к людям.
Упредить, что враг на Русь идет.
Глава 17
До свету оставалось уже недолго. Иван, Яромир, Синеглазка и Василиса шагали через чащу, с надеждой всматривались сквозь ветви. Иван еще и громко топал – ему было боязно, и так он казался себе грознее.
– Не топай ты так! – прикрикнула Синеглазка. – Бесит!
– И можешь кого-нибудь к нам привлечь, – добавил Яромир. – Тут места-то безлюдные, да густонаселенные. Так, колдунья?
– Так, – хмуро ответила Василиса. – Наставница моя потому тут и поселилась. Но тут недалече уже.
– Хорошо бы, – покосился на свою булавку Яромир. – Время поджимает.
Булавки что у него, что у Ивана и впрямь уже совсем проржавели. Видно, Кащей все время их разыскивал. Еще сколько-то часов продержатся обереги бабы-яги, а потом…
А вот булавка Синеглазки оставалась чистой и блестящей. О ней-то Кащей, скорей всего, даже и не ведает, а коли ведает – так не волнуется. Она-то на Буян не плавала, смертушку его не ворошила.
– Пущевик точно не освободится? – обернулся Иван. – Мы ж то дупло даже досками не забили.
– Доски твои ему что есть, что нет их, – устало объяснила Василиса. – Я резы начертала защитные. Их он не скоро проломит… чаю.
– А лисунки за нами точно не гонятся? – не унимался Иван. – Что они за Пущевика-то не заступились?
– А чего им за него заступаться? – ответил уже Яромир. – Они навряд его любят-то.
– Почему? Жены ведь.
– Эти жены когда-то обычными девушками были. Или девочками даже. Пущевик каждую в лес завел, уморил, лисункой оборотил, снасильничал. Думаешь, он им шибко нравится? Стать русалкой или лисункой – судьба-то горькая. И обратно уже не расколдуешь.
Рассвет уже близился. Но и лес уже заканчивался. Идущий впереди Яромир поводил ушами и носом. Спереди чуялся дымок – жилье, видать.
А сзади… сзади становилось все шумнее. Топот, треск, гул.
– Вань, да не топай ты так!.. – обернулся наконец оборотень.
– Да я и не топаю! – заморгал обиженно княжич.
– Да я вижу… – сглотнул Яромир. – Девки, ну-ка ходу прибавьте!..
Василиса с Синеглазкой тоже обернулись – и чуть не закричали. Их нагоняли несколько самоядинов. Шестеро или семеро – не видать еще было за деревьями.
Но одних лишь этих чудищ они бы не напугались. Имели уж дело. Только вот с самоядью в этот раз был… была… было еще кто-то… что-то.
Нечто. Огромное. Несуразное. Ростом с большое дерево – но без ног, без рук. Громадный шар, живая голова с пастью… пастями. По разным сторонам тулова – глаза, а вдоль да по кругу – пасти.
Иван аж обомлел и принялся истово креститься. За минувшие полгода всякого он навидался, ко всякому притерпелся, но этакого страховидла еще не встречал.
– [цензура], это Кобалог!!! – заорал Яромир.
– Кто?!
– Тварь подземная, нечистая! Бежим, бежим что есть мочи!!!
Дважды упрашивать не пришлось. От этакой погани все припустили, что есть духу.
Но и Кобалог покатился быстрее. Видно, не замечал он их еще, по следу шел – но теперь-то увидел! И прибавил ход, сразу оставив самоядь позади.
Катиться по лесу этакой громаде было несподручно. Только потому люди какое-то время держались в отдалении. Но Кобалог сбивал деревья, как сухие кусты, да тут же все и пожирал. Его многие пасти работали, как печи, вбирая все, на что он накатывался. За нечистой тварью оставалась полоса голой земли.
А тут еще и лес начал редеть. Людям бежать проще стало – но ведь и Кобалог катился все быстрее!
