А тут и еще что-то прикатилось! Размером с терем, похожее на огромную голову без шеи! Это несуразное чудище с ревом врезалось в дивиев, а потом и в русичей. Да как принялось кружить, в землю вколачивать пеших и всадников!
Луки и копья его не брали. Застревали в толстенной шкуре, сгрызались страшными пастями. В рвы он тоже не проваливался – слишком здоров был, катался по ним, как по желобкам.
Тугарин стоял на холме, глядел из-под ладони на беснующегося Кобалога – и губы его кривились в холодной улыбке. Людоящеру нравилось смотреть, как бегут теплокровные. Как гонители становятся гонимыми.
– Вперед! – коротко бросил он, первым подавая пример. – Стоптать их!
Глава 21
По небу летели навьи. Безмолвно, как ветер. В облике черных птиц они сигали вниз, оборачивались людьми… хотя какими людьми? Чем-то похожим на людей. Отдаленно.
Пока солнце скрывают тучи, навьи могут ходить и днем. А тучи сегодня будут до заката – да и завтра тоже, и послезавтра.
Уж этим Кащей озаботился. Облака двигались, точно живые – со всех сторон наползали на солнце, прятали его за черным паром. Вздев длань с березовой палочкой, бессмертный царь направлял их. Погонял, как пастух овец погоняет.
Не всегда Кащей был черным колдуном. До того, как стать Бессмертным и засесть в Костяном Дворце, он немало постранствовал и немало всего перепробовал. Вела когда-то и его дорога приключений. Был он бесстрашным воителем, был и славным воеводой. Целые рати водил, бывало, целые царства себе завоевывал.
И теперь он вновь вел рать. Несметную рать нелюдей и мертвецов. Вдали уже показались стены Тиборска, слышны стали звуки битвы. Звон тысяч клинков и свист стрел, гремящие шаги дивиев и грохот катающегося Кобалога.
Выходит, Тугарин все-таки не сдержался. Бросился в сечу, не дожидаясь остальных. Хотя наказано ему было не спешить, не тратить напрасно силы. Не безмерное войско у Кащея.
Хотя в сравнении с горсткой русичей – безмерное. Весь небозем заслонило. Больше воев Кащей привел, чем жителей во всем этом Тиборске – а ведь это еще и не все, основная часть до сих пор только подтягивается.
Глядя на эту прорву, князь Глеб почувствовал, как внутри все леденеет. В сегодняшней битве он потерял уже четверть дружины. Другие три четверти покамест целы, но сколько они продержатся, когда сюда подойдет сам царь Кащей?
– Что делать будем, княже?! – тревожно воскликнул воевода. – Отступаем за стены, к детинцу?!
– Отступаем, – кивнул Глеб. – Но не к детинцу. Там верная смерть. На полудень отступаем. К Владимиру.
– Как к Владимиру?.. – заморгал Самсон. – Это… что… ты что… Глеб Берендеич, ты что говоришь такое?! Тиборск бросить?!
– Если погибнет Тиборск, но сохранится войско – княжество еще можно будет отстоять, – тихо сказал князь. – Но если не останется войска – следом погибнет и Тиборск, и все княжество.
– Но люди-то как же, посадские?! – разинул рот Самсон. – Дети, жены, старики?! Глебушка, голубчик, не погуби!
– Пошли гонцов, воевода, – велел Глеб. – Пусть бегут, что есть мочи, пока Кащей далеко еще. Какое-то время поморочим его, поводим за собой.
– Да куда им бечь-то?!
– На закат. К Сухоне-реке и дальше, к Новгороду. Туда проклятый не скоро еще доберется.
Воевода сморщился весь, скривился. Сорвал шлем с седой главы и шваркнул оземь. Да княжьей воле перечить не стал – споро подозвал отроков, разослал с поручениями. Предстояло бой оставить, Тиборск оставить – с позором бежать куда ноги унесут.
Благо нелюди вроде как поутихли. С появлением царя Кащея змеиный каган своих отозвал, назад отвел. Дивии тоже приостановились, развернулись, попятились. Дали передышку.
Оно и понятно. К чему теперь им сражаться, свои жизни терять? Вон какая страшная силища подошла. Да еще и с навьями, с умертвиями. Они как накатят все разом – так просто раздавят.
Дружина стала собираться вокруг князя с воеводой. Молодые бояре кричали, горячились – многие и не подчиниться пытались. Шутка ли – дома бросить, семьи бросить!
Повысив голос, Глеб вещал, что не бросить, а спасти! Они-то в одну сторону пойдут, а мирный люд – в другую. Кащей – не дурак, на баб с детьми не кинется, пока близко вои с оружием стоят.
И пока он за ними гоняться будет – остальные далеко уйдут.
Убедило это далеко не всех. Дома-то все равно сгинут. Разграбят их, пожгут. Все нажитое пропадет.
– Оно так и так пропадет! – рявкнул князь. – Теремов нету уже, считай! Забудьте о них! Любой другой путь – погибель не только изб, но и животов наших!
На висках Глеба вздулись жилы. Время поджимало. От Кащея пока ничего не слышно, войско его несметное замерло в паре верст к восходу. Но передышка недолго продлится. Вот сейчас они там разберутся в положении, выяснят, что к чему, – да сразу и грянут.
– Отступаем! – рычал Самсон на гридней. – Отступаем, околотни, князь велел!
На него кричали в ответ. Разгоряченные битвой, да еще и нахлеставшиеся трын-травы, хоробры рвались обратно, рвались в бой. Один даже замахнулся на воеводу – и был сбит с ног тяжелой оплеухой.
– Нишкните, неразумные! – гневно воскликнул подоспевший архиерей. – Что удумали – власти не подчиняться, князю не подчиняться?! Да в такую минуту?! Родина в опасности, мир христианский в опасности, а вы что затеяли?! Каждого самолично от церкви отлучу!
Это дружину слегка охладило. Смутившись, как нашкодившие дети, они исподлобья глядели на старца в черной рясе. Отец Онуфрий тоже был на поле брани, воодушевлял тиборское воинство и от всего сердца раздавал ворогу анафему.
Да и не только анафему. Немало он отвесил мзды и своим тяжелым крестом. Двух татаровьев навек упокоил с пробитыми головами. Старый шрам на виске побагровел, запунцовел.
– Но как же, батюшка… – вякнул кто-то из боярских детей. – У меня женка там осталась!..
– А у князя – нет?! – рявкнул архиерей. – Только о себе и думаете, себялюбцы! Смиритесь! Покайтесь!
– Утихни, долгополый, – мрачно сказал подошедший волхв. – Потом и смирятся, и покаются. А сейчас уходить надо – да быстро.
На руку ему сел филин. Всегнев Радонежич переглянулся с ним, обменялся словно безмолвными речами и рек:
– Кто здесь останется – сгинет. Кащеево войско к нам не идет, потому что нет уже нужды. Змей Горыныч сюда летит. В пепел обратит всех.
– Это тебе сова твоя сказала? – прищурился архиерей.
– Это филин, лоб ты толоконный, – презрительно ответил волхв. – Он птица. Птицы не разговаривают.
– Как узнал тогда?
– А вот, видишь, он мне на руку нагадил. Видишь, пятно какое? В форме змеи. Верная примета.
– Ты… ты что мелешь, язычник? – процедил архиерей. – Ты издеваешься, что ли?
