Воевода Самсон, доскакавший раньше, кричал натянуть тетивы. Да тиборчане и сами уже готовили луки – особенно те, в ком не выветрилась трын-трава.
Змея Горыныча встретили градом стрел. Почти все – бесславно осыпались, не пробив чешуи, но одна-две все же застряли в жесткой шкуре.
И чудищу это явно не понравилось, как не нравится людям, когда в них швыряют песком. Крылатый гад плюнул на лету огнем, сжегши на месте двоих всадников и опалив еще пятерых, и заложил новый круг. Лошади ржали и шарахались, били копытами – иные понесли, помчались куда глаза глядят.
Змей Горыныч играл с людьми, как кошка с мышкой. То поднимался ввысь, застилая крылами солнце, и харкал оттуда прицельно, сбивая на лету того или другого гридня. А то спускался к самой земле, проносился ураганом, выхватывая по пути одного или двух человек. Шеи его гнулись изящно, как у лебедя, зубы смыкались точно на туловах.
При этом добычу он даже и не жрал. По раздутому брюху видно – налопался ирод так, что больше не лезет. Просто перекусывал человечков надвое, да и выплевывал. Швырял обратно к своим.
В него продолжали стрелять. Уже и тулы наполовину опустели – столько стрел всадили в чудовище. Мимо ни одна не летела – недаром травой колюкой окуривали.
Да толку немного было. Что-то умудрялось застрять меж чешуй, что-то крылья пронзало навылет – там шкура не так жестка оказалась. Одна стрела даже в ноздрю Горынычу вошла, заставив среднюю голову чихать и фыркать.
Но от этого он только сильней злился.
– Погоняй коней! – гудел Самсон. – Главное – до леса дотянуть! В лесу ужо не достанет!
Только на это все и надеялись. На лес родимый. Этакая громадина туда точно не сунется – застрянет среди деревьев.
И опушка ельника была уже недалече!.. Но тут Горыныч обогнал дружину, отвернул вбок и прошел наперерез… испуская пламя.
Спасительная стена дерев обернулась гибельным огнем. Словно огромная печь разверзлась впереди. Кони истошно заржали, всадники завопили.
Над тиборчанами словно раскрыла крылья сама смерть.
– ГРАХ-ХА-ХА-ХА-А-А-А!!! – загремел-захохотал дракон в три глотки. – А-ГРА-ХХА-ХА-ХА-А-А!!! В ОГОНЬ ПРЫГАЙТЕ, НЕ ТО СОЖРУ ВСЕХ!!!
– Эй, чудище, здесь я! – крикнул Глеб что есть мочи. – Меня сожрать попробуй!
– А ТЫ КТО ТАКОЙ ЕЩЕ? – прищурил все шесть глаз Горыныч.
– Глеб я, князь Тиборский!
Он пришпорил коня так, что Цезарь застонал. Дал ему еще и шенкелей, и поскакал в сторону – прочь от остальных, от дружины. Вдоль огненной стены поскакал.
Конечно, Змей Горыныч не дал ему уйти так запросто. Еще круг описал – и следом пустился. Пламенем плюнул… еще раз… и оба раза промазал.
По такой быстрой цели попасть трудно. В толпу плюнуть – кого-нибудь да заденешь. А на лету, да в одинокого всадника…
Да и пламя бы поберечь стоило. Утром Горыныч слопал целый воз серы, угля и горного масла, но потом весь день только и делал, что палил. Несметно огня изрыгнул. В горючем зобу еще есть запас, но дно уже показалось, чувствуется.
Но князь Глеб о том не знал. А даже если бы и знал – Змей Горыныч и без огня смертоносен. Схватит на лету, да сожрет. Али хвостом ударит.
Так что мчался князь во весь опор. Коня даже и не подстегивал – тот сам грыз удила, слыша драконий рев. Копыта почти не касались земли – такой страх обуял Цезаря. Всадник еле держался в седле.
Он спешил увести Горыныча от остальных. Не вышло город спасти – так хоть дружину спасет. Воевода уж верно не оплошает, скроется с уцелевшими. Их еще не так мало осталось – рассеются по русским землям, всем поведают, что сегодня с Тиборском приключилось.
После такого ни один князь в стороне не останется. Не посмеет.
О себе Глеб не думал. С гибелью Тиборска и Елены в нем самом тоже что-то умерло. Коли удастся сегодня уцелеть – то и ладно, а коли не удастся – то и не больно жаль.
Не удастся, наверное. Цезарь уже выдыхается. Хлопья пены на морде. А Змей Горыныч снижается, целится скогтить, как сокол зайца.
Глеб дернул за узду, резко повел Цезаря влево. Конь вовремя отвернул – страшные когти клацнули всего в паре саженей. Теперь снова есть какое-то время – слишком Змей Горыныч огромен, быстро ему не развернуться. Целый круг описать надо – а князь-то на месте стоять не станет.
Но второй раз он его навряд избегнет. Цезарь совсем плох. Добрый он конь, славный – но не двужильный ведь. Битый час намётом скачет, уморился вконец.
А вот и чудище трехглавое. Петлю сделало, обратно летит. Теперь уж не вдогон – прямо навстречу. Все три пасти щеки раздули – вот сейчас огнем полыхнут!..
И тут небо прочертила косая черточка. Прочертила – и столкнулась с Горынычем.
Птица. Кажется, сокол. Совсем крошечный рядом со змеем, он врезался тому в шею… и словно бы вдруг вырос. Превратился в чудо несуразное – не птицу и не человека. Крылья замахали, захлопали по чешуе.
Зарычал Горыныч, зашипел. Словно оса ужалила. Заклацал челюстями возле правой шеи, заметался в воздухе. Набранное в три глотки пламя вырвалось в пустой воздух, обожгло даже хвост самому же ящеру.
Глеб возблагодарил судьбу. Вознес в мыслях хвалу Царице Небесной. Допустил в голову даже думку краткую, горделивую – не ангела ли ему в помощь Господь послал?
Но первым делом он этим привалившим счастьем воспользовался. Пришпорил Цезаря, заставил того последние силы собрать, к лесу повернуть.
Оглянулся на ходу – Змей Горыныч все еще метался, кружился. Ну точно собака, блоху выкусывающая.
Но продлилось это недолго. Неведомый летун сорвался с него так же резко, как и напал. Кажется, еще в полете снова уменьшился, снова стал обычным на вид соколом – и со свистом помчался вниз.
Змей Горыныч расправил крылья. Этакой громадной туше быстро было не развернуться. Целая минута, бесконечно долгая минута прошла, прежде чем он разобрался со всеми своими частями и снова поймал взглядом удирающего князя.
Тот почти достиг деревьев. Змей Горыныч уже не успевал. Он в ярости выплюнул пылающий ком – и тот взрыл землю тремя саженями правее. Конь всхрапнул, пересекая незримую черту, что разделяла лес и поле. Над головами сомкнулись кроны елей.
И тут же на плечо князю уселся сокол. Словно ручной.
Глеб повернул голову – и понял, что глаза-то у птицы человеческие.
– Не знаю, кто ты, но спаси тебя бог, как ты меня спас, – поклонился князь.
С тревогою он поглядывал вверх. Змей Горыныч никуда не улетел. По-прежнему там, кружит над лесом, выглядывает спрятавшегося человечка. Вытащить он его отсюда не сумеет, на елки брюхом напорется, но коли огнем дыхнет…
О том же сейчас думал и сам Горыныч. Три головы, три навечно сросшихся брата переглядывались, и каждый думал свою думу.
