– Не мое, – огрызнулся волхв. – И не колдовство. То Даждьбога заступа. Благодать солнечная.
– Колдовство, – отрубил Онуфрий. – Нечестивое.
– Ну так поди вон из-под него! – возмутился Всегнев. – Чего стоишь тут, пользуешься?!
Архиерей гордо отвернулся.
Пламя Горыныча бушевало люто, но недолго. Пищей ему была только ранняя весенняя трава, а ее оно сожрало быстро. Секунд несколько всего прошло – и два старца уж поскакали дале, к Тиборску… к проплешине, в которую тот превратился.
Пустошь. Огромная голая пустошь. Даже земля потрескалась, просела сухой яминой. Словно и не было тут никогда города. Словно вовсе никто никогда тут не жил.
Страшно было дыхание Врыколака. Страшно было пламя Змея Горыныча. Но в сравнении со взглядом Вия – так, искорки, угольки тлеющие.
Целый город!.. целый город обратил в ничто, просто на него глядючи!..
Погибли несчетные тысячи – в основном женщины, дети, старики.
Вот она, сила древних богов…
– Что наделал, нехристь… – прошептал Онуфрий.
– Да, такого я даже от Кащея не ожидал, – согласился Всегнев.
Для чего они оба здесь, старцы понимали без слов, одним душевным стремлением. Страшен Кащей, ужасен, беспощаден – но он всего лишь колдун. А вот прародитель его – само зло во плоти. Повелитель кошмаров и сам кошмар ночной. Коли останется он при сыне, коли и дальше будет ему пособлять – ничто мир людской не спасет.
Их самих уже заметили. С гиканьем, с посвистом навстречь жрецам неслись два татаровьина. Даже не доставая сабель, с одними плетьми сыромятными.
Видать, не приняли старичков всерьез, безобидными сочли.
Жестоко ошиблись. Всегнев Радонежич выпрямился в седле, крутанул тяжелым посохом – и разбил голову подлетевшему первым. Второй успел таки ожечь щеку отца Онуфрия, да тут же плеть и утратил. Архиерей схватил ее за хвост, дернул на себя.
Татаровьин взвизгнул. Он-то ожидал встретить испуганного деда, бегущего из сожженного Тиборска. Много их таких тут было – кто успел выскочить, пока город не обернулся пеплом. Потому и кружила по полю татарва – беглецов отлавливала.
Но в лицо ему глянул головорез с отрубленным ухом. Седой, как лунь, но крепкий, матерый. Потирая рассеченную кожу, он притянул татаровьина за шиворот и грозно вопросил:
– По какой щеке ты меня ударил, нехристь?
– По… по левой!.. – растерянно ответил татаровьин.
– А вот и зря! Ибо сказано в Писании: «Если кто ударит тебя в правую щеку, обрати к нему и другую и будешь совершен»!
– Но…
– Но про левую щеку там ничего не сказано!!! – рявкнул архиерей, шарахая татаровьина огромным крестом.
Другой татарвы близко не нашлось. Не подступали они к уничтоженному Тиборску, стороной обходили.
А вот навьи – дело другое. Эти кружили в воздухе черным вороньем, бесшумно и бесстрастно. Ужас сеяли, страх навевали.
Заприметив святых старцев, иные уже приземлялись. Спускались тенями, тут же обретали плоть, поднимали мертвые руки.
Темнело вокруг, вечерело. Мрак сгущался.
Белый и черный кони скакали так, что свистал в ушах ветер. Все холоднее вокруг становилось, все сумрачнее – но словно две искорки, они неслись по полю. Мимо навьев, мимо упырей, мимо раскаленных печей шуликунов.
Но их становилось все больше. Впереди уже стояли стеной. Еще немного – и сомнут, разорвут в клочья.
– Слыхал я, что волхвы-облакопрогонники язычным своим колдовством дожди призывать способны! – крикнул архиерей угрюмо.
– А коли бы и так?! – откликнулся скачущий волхв.
– Призови дождь, нехристь!
Не стал Всегнев Радонежич спрашивать, к чему сие нужно. Просто руки вскинул на скаку и возгласил:
– Вода на камень, а дождь на поле! С неведомой горы камень, с невидимой кручи дождь! Гой!
И дождь хлынул. Из собравшихся в изобилии туч полила вода – ледяная, березеньская.
А отец Онуфрий воздел святой крест и провозгласил:
– Господи Боже наш, освятивый струи Иорданския спасительным твоим явлением: сам и ныне низпосли благодать Святаго Твоего Духа, и благослови воду сию: яко благословен еси во веки веков! Аминь!
Визг! Адский визг разнесся над полем, когда обернулась дождевая вода святой! Навьи и упыри аж скорчились под этими струями, задымились, завыли от страшной боли!
– Это вам не кисель, – угрюмо сказал архиерей.
Но визжать-то нечистые визжали, да подыхать не спешили. Дождь все-таки – он просто дождь. Капли отдельные. Кожу пожгло, кому-то и в глаз залетело, но и только-то. Навьи с упырями даже злей от того стали – и теперь-то уж они ринулись всей кодлой! Даже те, кто далеко был, кому дела не было до явившихся на погибель старцев, теперь узнали в них жрецов.
А жрецы, известно, нечисти особенно ненавистны.
– Эх, храм бы нам сюда!.. – воскликнул Онуфрий. – Туда-то уж не сунулись бы!
– Давай в мое капище, долгополый! – повернул коня Всегнев. – Уже недалече!
И впрямь недалеко оказалось капище Даждьбога Трисветлого. До сего дня отец Онуфрий и близко к нему не подступал, глядеть в ту сторону лишний раз отказывался, а князю чуть не ежедневно на темечко капал – изничтожь да изничтожь.
Но сегодня он себя смирил. Подлетел к усатому идолу и даже не сплюнул. Не до того сейчас было – нечисть уж на плечах висела.
Хотя самого капища они и впрямь сторонились. Ни единого навья внутри не оказалось, ни даже завалящего упыря. Крепко освятил кумирню Всегнев Радонежич, добротно.
Но отец Онуфрий, конечно, на языческую силу не положился. Едва спрыгнув с коня, принялся крестить вокруг, кропить святой водой. Каждую былинку благословил.
Всегнев тоже сошел с коня. Встал подле верного друга, зарылся лицом в гриву, зашептал что-то.
Архиерей же торопливо огляделся. По пятам за ними шли упыри. С неба шлепались все новые навьи. Но с другой стороны капища стеною стоял лес – и там нечисти было поменее. Отец Онуфрий расседлал своего жеребца, хлопнул его по крупу и велел:
– Ступай, Фараон. Ступай.
Тот непонятливо глянул на хозяина. Черный конь всю жизнь носил тиборского архиерея. Шагу от него не отходил, еще жеребенком с рук ел.
– Пошел, кому сказано! – прикрикнул старик, хлестнув коня уздечкой.
Тот захрапел, поднялся на дыбы – и поскакал. Умчался в лес, исчез среди деревьев.
Тут и Всегнев закончил прощаться. Погладил в последний раз своего Светозара и произнес тихо:
– Возвращайся в Ирий.
Солнечный конь Даждьбога был поумней хоть и тоже смекалистого, но все ж обычного коня Фараона. Ему дважды велеть не требовалось. И в лес он не ускакал – просто выпрыгнул из капища, мордой оттолкнув случайного упыря, рванулся кверху… да и побежал по воздуху!
