Но долго такую прорву в готовности держать не выйдет. Это же страшное что-то, немыслимое! Десять городов можно населить! Да один только ежедневный прокорм в такие деньжищи обходился, что волосы дыбом вставали!
Хлеб и репу везли целыми поездами, откуда только можно. Окрестности подчистили, ровно саранча. Даже с подмогой купцов новгородских, даже с поставками ото всех соседних княжеств – трудненько приходилось. Весна же на дворе ранняя – самое голодное время. Прежний урожай уже подъели, а новый не скоро еще народится.
На месяц-другой припасов хватит еще кое-как – а потом придется волей-неволей распускать рать великую.
Одна радость – Кащея это все тоже касается. Его войско если и поменьше, то ненамного. Тиборской добычи ему на очень долго-то не хватит. Так что и ему волей-неволей придется либо дальше идти, в бой вступать… либо домой возвращаться, несолоно хлебавши.
Второго больше хочется, конечно.
Так закончился березень и наступил цветень. Самая середина Великого Поста была, когда примчался гонец с донесением – Кащей Бессмертный вошел в землю Владимирскую! Прямо к Костроме идет, через пару дней будет!
Вздохнул тяжело князь Всеволод. Вот оно, решается. Не испугался поганый собранной силищи. Зря мнилось, что такое возможно.
И Ванька-Дурак до сих пор о себе знать не дает. Вошкается где-то со своим яйцом.
Конечно, два дня у него еще есть, но не стоит на них уже рассчитывать. Коли за целый месяц ничего не случилось – верно, сгинул княжич в полуночных трясинах.
Своими силами спасаться придется.
Тут же созвал владыка совет князей. Больше ждать некого, в последний момент вряд ли еще кто подоспеет. Кто мог прийти – тот уже здесь, а кто не может или не хочет – тот уже и не явится.
Многочислен оказался совет. Шумен, громогласен. Одних только князей больше двух десятков, а еще ведь и бояре, да воеводы, да просто люди знатные. Богатыри опять же.
Созвали всех, кто хоть что-то из себя представлял. Даже вещего певца Бояна кликнули.
Пусть, мол, слушает да запоминает. Потом людям поведает, как оно все было.
Правда, всю первую половину совета запоминать было особо нечего. Князья-то были все сплошь важные, родовитые, да Рюриковичи. Естественно, они первым делом выпили по чарке.
За встречу.
А потом и еще по одной. За дружбу.
А там и по третьей. За хорошую компанию.
Ну а потом уже просто принялись пировать.
Их даже и осудить-то не получалось. Когда еще доведется всем вместе так вот свидеться?
А послезавтра-то битва страшная. Такая, что хуже не было еще. Самая последняя для многих тут.
Как тут не попировать? Кто бы удержался?
Раскраснелись быстро мужи государственные. Песни петь взялись, здравицы друг другу говорить. Боян на гуслях тренькал, былину себе под нос ворчал.
Но князю Всеволоду такие дела не понравились. Да и Глеб не пил и не пел – сидел угрюмый, глазами зыркал. Совместными усилиями тесть да зять кое-как привели князей в чувство, пообещали, что все еще будет, но потом, ближе к концу.
А поначалу нужно дела обсудить. Порешать, как с Кащеем биться. Договориться полюбовно, кто где встанет, кто кем руководить будет.
Этот вопрос был действительно важным. Князья сразу напряглись, чарки отставили, хмель из голов выветрили… насколько уж получилось. Васька Буслаев даже онучи снял, на стол положил – и вот это всех особенно протрезвило!
А кто-то даже под стол выпростался.
– Васька, сукин ты сын, какого черта творишь?.. – замахал руками перед лицом Всеволод.
– Ноги должны дышать! – важно ответил Буслаев.
– Но мы тоже!
Пока князья дружно орали на Буслаева, в залу влетел опоздавший к началу Ярослав, третий сын Всеволода. Этот первым делом опорожнил корец медовухи, втянул воздух ноздрями и воскликнул:
– Эх, бояре!.. Чуете, вы чуете, чем пахнет?! Ох, этот запах… Сладкий аромат битвы!..
– Не шуми, княжич младой, – строго сказал ему воевода Дунай. – Сядь вон лучше, место там оставили тебе. Сиди там негромко.
– А ты мне таких слов не говори! – разгневался Ярослав. – Я тебе не княжич, а полновластный князь Переяславльский!
– Какой ты Переяславльский? – глумливо фыркнул сидящий напротив Всеволод Чермный. – Я тебя, щенка, из оного Переяславля тычками взашей погнал!
– Ах ты, шлында проклятущая, ты еще говорить со мною смеешь?! – разозлился Ярослав. – А ну, иди сюда! Ты на кого пасть разеваешь?!
– Да на тебя, на тебя же. Сядь и утухни, козявка.
– Я – козявка?! Да я княжеского роду, смерд! Чистокровный Рюрикович! Мое родовое древо уходит корнями к Владимиру Красное Солнышко! Кто ещё здесь может заявить такое о себе?!
– Я могу, – скучным голосом ответил Всеволод Чермный. – И еще половина присутствующих. Мы тут все Рюриковичи, дубина.
Ярослав растерянно заморгал, все еще кипя от злости. Глеб же в отчаянии переводил взгляд с одного спорщика на другого.
Вот этого ему сейчас только не хватало!
С молодым Ярославом ссориться нельзя, конечно. Он и витязь не последний, и дружина у него немалая, да и Большому Гнездо он как-никак сын.
Но и Всеволод Святославич Чермный – человек тут значительный. Он мало того, что князь Черниговский – у него еще и на Киев виды серьезные. О прошлом годе он уже был там великим князем, да его Рюрик Ростиславич выгнал. Теперь он там княжит, собака такая, в шестой раз уже.
Но Чермный этого ему прощать не собирается. Уже заявлял – покончит, мол, с Кащеем, и сразу в Киев вернется, Рюрику рыло чистить. Уже с Владимиром Галицким и братьями Святополчичами договорился, что поддержат его.
Сам Рюрик, кстати, под Кострому не явился. Только родовича прислал дальнего, да рать сметную, больше из ополченцев.
Киев-то далеко, туда Кащей еще долго не доберется.
В конце концов князья все же оставили перебранки. Примолкли, приутихли. Всеволод приструнил сынка, и тот нехотя согласился оставить все распри на потом. На будущее.
По нему видно было – ничего он не забудет. И в будущем все припомнит.
Но пока – смолк. Со всеми вместе стал обсуждать единоначалие в грядущем сражении.
Верховодить, ясное дело, каждый князь желал сам. Так что сразу пошли новые споры, ругань и взаимные обвинения. Пошли считаться по лествичному праву, кто кого старше, да кто кого главнее.
Сто лет назад посчитаться было бы легче. Тогда еще не так много поколений минуло со дня завещания Ярослава. Тогда у князей было еще заведено городами меняться, по старшинству их держать. Тогда самый главный всегда в Киеве восседал.
Но после Любечского съезда решено было, что каждый да держит отчину свою. После этого князья постепенно перешли к удельным порядкам, а городами стали меняться уже только внутри своих княжеств.
