– Уговорил, – не менее важно кивнул Ярослав. – Но как ты, собака, к Всеволоду Чермному относишься? Скажи вначале.
– А это цто за хер такой?
– Да есть там один… Обидел он меня. Сильно обидел.
– Ненавижу его! – заявил Буслаев. – Убить готов!
– В таком случае ты мне лучший друг! – обнял его Ярослав.
Уже втроем они двинулись средь костров и шатров. Повсюду возились люди, повсюду готовились к битве.
Было время ужины. Пахло жареным мясом, варилась в котлах похлебка, а с запряженных быками возов раздавали горячие хлебы. Акъял с Ярославом поснедали уже вволю, а вот Буслаев с обеда еще ничего не ел.
Сунулся он к одному костру, сунулся к другому – да все неудачно. В одном жгли траву колюку, а рядом снопами лежали уже окуренные стрелы. Другой оказался вовсе не костром, а пылающим горном. Дюжий плешивый кузнец ковал огромное, непомерной толщины копье из чистого железа.
И рядом тоже лежал таких целый сноп. Добрая дюжина, почитай. Возвышался над ними не кто-нибудь, а сам Илья Муромец – держал одно в руках, пощелкивал ногтем. Напряг ручищи, поморщился – и завязал копье узлом.
Да тут же и обратно развязал, выпрямил.
– Иваныч, не балуй! – попросил кузнец. – Не порть изделие! Самому потом хуже будет!
– Тебе зацем такое, старшой? – спросил Буслаев, подходя ближе.
– Увидите, – ответил Муромец, глядя в сторону.
Не любил древний богатырь Васю Новгородского. Разные слишком по характеру. Был Илья по молодости и сам буен, тоже порой бесчинства да непотребства творил… но меру знал, о чести богатырской не забывал. Пить пил, порою и до чертей зеленых, но паскудного не творил, имя свое не позорил.
А Васькино имя на Руси только ленивый не полощет. Худой славой он себя покрыл.
Что ж, завтра будет ему возможность иную добыть.
До шатров поляниц три друга добрались только к полуночи. Многие богатырки ушли уже почивать, высыпаться перед завтрашним.
Но не все. И засиделись как раз самые лихие, самые задорные. Первые среди первых, богатырки среди богатырок.
Эти сами приключений вовсю искали, каждого мимо проходящего кликали, свистом провожали. Разливали медовуху по чаркам, ударяли ими друг о друга, пили в две глотки. Иные бренькали на странных гуслях из черепашьих панцирей.
При виде сразу трех добрых молодцев поляницы оживились. Одна особо рослая вскочила даже, не желая пропустить их мимо – но богатыри и так мимо не шли.
– Опа-опа!.. – распахнула встречь им объятия поляница. – Кто это тут у нас? Мальчики, а давайте знакомиться?
– А давайте! – расплылся в улыбке Акъял-батыр. – Звать тебя как, пери луноликая?
– Полногневой зовусь, – ответила богатырка, тут же цапая его под руку. – Садись-ка со мною рядом, сделай милость.
Буслаев с Ярославом тоже мгновенно приметили себе любушек. Правда, если юная Божедарка Ярославу сразу улыбнулась приветливо, то Златоцвета от Буслаева отодвинулась. Нехорош он ей показался в разодранной рубахе, да еще и грязью заляпанный.
А уж дух от него шел какой!..
– А я тебя знаю, – лапая Акъяла, с придыханием говорила ему на ухо Полногнева. – Ты багатур булгарский. Видела тебя зимусь, когда в степи соседничали. Ты мне еще тогда глянулся.
– Да и ты мне по нраву, пери, – ухмыльнулся в усы Акъял. – Хороша собою, величава… эх, кубыз бы сюда мне, кыска-кюй бы тебе спел.
– За чем дело стало?! – вскинулась богатырка. – Кубыза у нас нет, зато кифара есть! Чем хуже?!
– Это думбыра скорее, да и мелкая какая-то… – с сомнением взял инструмент Акъял. – Ну да тоже струны есть. Слушай, красивая, для тебя петь буду!
Он щипнул одну струну и другую, прислушался к звукам, покивал задумчиво и заголосил:
– Как две прекрасные птицы!.. Твои – ах! – ягодицы!..
Полногнева залилась смехом и схватила Акъяла промеж ног. Молодица она была разбитная, двух дочерей уже родила, и мужей новых брала часто, охотно. Выбирала сама всегда, но предпочитала дерзких, решительных. Шутки ценила – особливо когда грубые, но при этом смешные.
Тем временем Буслаев ездил по ушам Златоцветы. Старательно, но не очень успешно. Рассказывал, как три года назад ловил в Великом Новгороде злыдня писюкатого, коий девок непотребных переулками подстерегал, познавал насильно, а потом ножиком чикал.
– А кто же еще такого злодеюку к ответу призовет, как не Вася Буслаев?! – всплескивал руками богатырь. – Всем обществом меня просили! Помоги, да помоги, Василий свет Буслаиць, одна на тебя надежа теперь! Уважают меня новгородцы!
– Хладен сказ твой, боярин, – смерила его брезгливым взглядом Златоцвета. – Коли возлечь со мной желаешь, изволь – но вначале, как честный человек, в поединке одолей и женись. Иначе не подпущу.
– Цо сразу жениться-то?! – засопел Буслаев. – А цо, без этого уже никак, цо ли?!
– Тебе – никак, рукоблудец. Либо доставай саблю и делай предложение, либо катись на все четыре стороны.
Сабли у Буслаева не было. И меча не было. Не любил он острого оружия – того и гляди, сам порежешься.
Вот добрый увесистый кистенек – это по-нашему. Или шалапуга потяжелее. Такой если легонько ударишь – то и не убьешь, а только синец оставишь или шишку. Даже с друзьями драться можно.
Ну а если друг из тебя не очень… тут уж не обессудь, Вася Буслаев силенкой с детства не обижен. Коли кого не полюбит – так и просто камнем башку проломит, за ним не заржавеет.
Ярослав глянул на Буслаева с усмешкою. Вот ведь – здоровый детина, да и не первой молодости уже, а все как мальчик-сорванец. В Ярославе и самом еще порой взыгрывает детство, но ему-то только семнадцать годов. Не так давно и закончилось отрочество.
– Так тебя Божедаркою кликать, значит? – спросил он свою поляницу, подвигаясь ближе. – Красивое имечко.
– Благодарствую, – зарделась девица. – По-грецки это Феодосия будет.
– Тоже красиво, – похвалил Ярослав. – А я по-грецки буду… эм-м… э-э… да пес его знает!
– Коли ты Ярослав, то по-грецки это Андроклюс, – сказала поляница. – Слава воинская.
– Ясно… Красиво… А ты чего на грецкий-то перекладываешь? Вы ж не греческого роду вроде?
– Мы всякого роду, – ответила Божедарка. – В нас кровь сотен народов течет. Мы именно потому такие сильные, крепкие и красивые. Испокон веку брали семя ото всех соседних народов, выбирая неизменно самых лучших мужей. Оттого в наше племя постоянно приливает свежая кровь, рождая настоящих богатырок.
– А отцов своих, значит, вовсе не знаете? – удивился Ярослав.
– Я своего знаю, – тихо молвила Божедарка. – Ты только не говори никому. Мне матушка сказывала, что батюшка мой – хан половецкий. Юрий Кончакович его звать. Слышал о нем, русич?
