Во второе верилось сильнее, но очень хотелось надеяться на чудо.
Кащей пристально посмотрел на труп Горыни. Перевел взгляд на пляшущего на нем Буслаева. Разомкнул уста, хотел уже что-то молвить…
…Но тут Буслаев споткнулся. Запнулся сапогом о каменную башку велета. Заплелись ноги богатыря – и полетел он спиной назад.
И упал так неудачно, что нарочно и не придумаешь. Прямо на секиру Горыни, все еще в земле торчащую.
Да прямо головой.
Крюк вошел глубоко в темя. И не стало Васи Буслаева. Вот только смеялся, радовался – а вот лежит, не дышит.
И лужа крови по земле растекается.
– Это… это как?.. – моргнул князь Глеб. – Это… это что?.. Это не Кащей ли наколдовал?..
– Да вродь нет… – прищурилась Овдотья Кузьминишна. – Не чую чар, яхонтовый. Эх, лихо-лишенько, не свезло мальчишке…
– Эх, Васька… – тяжко вздохнул воевода Самсон. – Жил грешно и погиб смешно…
Русичи, этакий злой знак судьбы увидавши, словно остолбенели все. Зато нелюди Кащея загомонили, развеселились. Пробовали с другой стороны кричать, что Буслаев Горыню-то все-таки победил, прикончил – да в ответ слышали, что этакая победа – не победа никакая, а посмешище.
– Это ж надо так нелепо сдохнуть! – хохотал Тугарин. – У вас, русов, все богатыри такие?!
Ему что-то отвечали, огрызались, но больше из обиды. На тело Буслаева глядели с такой досадой, словно тот нарочно о железину башкой хряпнулся.
– Ну знать ничья, – вздохнул Илья Муромец. – Теперь в общей сваре все решаться будет.
Глава 31
Широко зевнув, Яромир продрал очи. Крепко спалось ему сегодня, сладко. Давненько так не было.
Обычно-то Серый Волк очень мало спит. Может вообще не смыкать глаз многими днями. Просто ходит под солнышком человеком, а под луной – зверем. Одна личина бодрствует, другая отдыхает, сил набирается.
Но после гульбы по Нави уснул он так, словно обухом по голове стукнули.
Толком еще не проснувшись, оборотень нашарил на поясе зачарованную булавку. Поднес ее к лицу – и поморщился. Подарочек бабы-яги проржавел насквозь. Чуть сильней надави и… о, вот уже и рассыпался. Только пальцы остались испачканы.
– Подымайтесь, – пихнул он еще спящего Ивана. – Вставай, Патрикеевна. И ты, богатырка, вставай. Поспешать надобно.
Княжич неохотно приподнялся. Вчера он тоже рухнул на постелю, будто сосна поваленная.
Хотя вчера ли это было?.. Брюхо рычит так, словно несколько дней еды не видало. И во рту сухота невыносимая.
Не дожидаясь, пока проснутся девки, Иван разостлал скатерть-самобранку. Подала та снедь простую и незатейливую – щи, кашу, пироги с капустой, – но княжич уписывал, не разбирая. Воды колодезной целый гарнец опорожнил. Пил, пока захлебываться не начал.
Тут и Василиса с Синеглазкой пробудились – да тоже первым делом к скатерти. И Яромир присоединился, конечно.
– Это сколько же мы спали?.. – прочавкала Синеглазка, отнимая у Ивана пирог.
– Не знаю… – задумчиво мотнул головой Яромир. – Но долго, кажись…
– Дюже долго! – покивал Иван. – Никогда я со сна таким голодным не бывал!
Опустошив еще миску каши, он наконец огляделся и спросил:
– А мы где вообще? Это что за палаты?
– Сераль это, – ответила Василиса. – Женская половина дворца. Я тут жила… когда-то.
Вчера она привела остальных именно сюда. Хорошо помнила дорогу. И надеялась, что тут они смогут укрыться. Охраны в серале и прежде-то никакой не было, а прислужницам ухаживать больше не за кем.
И не ошиблась. Пустовал сераль. Выбрала Василиса горницу подальше и поукромнее, положила на пороге куколку ведьмовскую, чтоб глаза челяди отводила, да и дозволила почивать.
Дважды упрашивать никого не пришлось.
Перед сном Иван с Синеглазкой толком и не разглядели – куда их привели. А теперь вот озирались – и ахали от изумления.
Терем тиборского князя и шатер царицы поляниц меркли и бледнели рядом с этой роскошью. Даже остальной Костяной Дворец мерк и бледнел. В глазах рябило от золота и серебра, жемчугов и перламутра, мехов и шелков, перьев павлиньих.
Только запустение вокруг царило. Как будто много дней уже никто сюда не наведывался. Пух лежит на полу, перины порванные, безделушки сломанные. В фонтане грязь плавает, а рядом еще пятно крови засохшей виднеется.
– Это тут Кащей царевен похищенных прячет?! – восхищенно молвил Иван. – Говорят, жен-красавиц у него видимо-невидимо!
– Тебе зачем?! – насторожилась Синеглазка. – У тебя есть уже одна!
– Нету у Кащея больше жен, – мертвым голосом сказала Василиса. – Я только разве.
Перед ее глазами снова всплывал тот страшный день, когда царь нежити собственноручно обезглавил сорок девять женщин. Прекраснейших дочерей царских и княжеских, со всех концов света покраденных.
Похоже, немногое изменилось тут с тех пор. Нагрязнили, видать, еще когда тела выносили – а потом, уж верно, сюда и носа никто не совал. Ни сам Кащей, ни приближенные его.
За окном стояли серые сумерки. Раннее утро. Видно было луну… и заметив ее, Василиса обомлела. Помнила она, что в Костяной Дворец они прибыли, когда небо освещалось горбом третьей четверти. А теперь остался лишь тонюсенький серпик.
Последняя ночь перед новолунием.
– Мы спали почти две седмицы! – воскликнула княгиня.
– Ско-о-олько?! – захлопала глазами Синеглазка.
– Брешешь! – не поверил и княжич. – Скажи, что брешешь!
– Сам посмотри! – ткнула в окно Василиса. – Луна врать не станет!
Иван уставился на луну. Ничего не понял, но глубокомысленно кивнул.
– Яйцо на месте? – спросил Яромир.
Яйцо было на месте. И волшебный меч Самосек. И разрыв-трава в рукавной складке. И лагунцы с живой и мертвой водой. Ничего из чудесных вещей не пропало, все в целости осталось… а, хотя не совсем все.
– Яромир, гляди! – показал уже пустую ладонь Иван. Сквозь пальцы сыпалась сухая ржавчина.
– И у тебя тоже? – сразу понял его оборотень. – Все, Вань, померли бабкины булавки. Теперь Кащей нас легко сыщет.
– Коли он не дома сейчас – то не сыщет, – возразила Василиса. – Кащей что угодно увидеть может, но для того у него блюдо волшебное назначено. А оно тут неподалеку, в саду зачарованном.
– А может, и цацка тогда где-то там заветная, на которую яйцо приворожено? – предположила Синеглазка. – Или это блюдо само и есть та цацка? Или, может, оно нам ее покажет?
– Попробуем, – кивнул Яромир. – Все лучше, чем сложа руки сидеть.
В серале, впрочем, тоже на часок задержались. Мало верилось, что Кащей этакую ценность здесь спрячет, среди ненавидящих его полонянок – но чем черт не шутит? Как следует пошарили в девичьих сундучках, в шкапах с украшениями и драгоценностями – но ни на что каменное яйцо не отозвалось.
