Продолжая обмениваться стрелами и сулицами, несметные рати медленно сближались. И вот – сошлись! Теперь кроме луков в ход пошли копья, мечи, топоры!
Началась рукопашная!
Началось месиво!
Нелюди стали теснить русичей почти сразу же. Лучше вооруженные, готовившиеся к этой войне годами, они шли, как лесной пожар, как горная лавина. Не знающие пощады дивии шагали мерно и ровно. Их железные руки вращались, как мельничные крылья, и драться с ними толком не получалось. Над головами пролетали колесницы с летучими змиями – наездники швыряли из них горшки с грецким огнем.
А потом раздался рев – и стало совсем ужасно. То пронесся Змей Горыныч – да не только пронесся, а пламенем полыхнул. От души, во все три глотки.
Туда, где была толчея, он не палил. Там кони и люди так смешались, что и не разберешь – где свои, где враги. Потому трехглавый змей залетел в тыл и такое уж пожарище там устроил!.. Сразу видно стало – тут за спинами не отсидишься, вдали от битвы не спрячешься.
Безопасней всего – как раз в самой гуще!
Совершив широкий круг, Горыныч поджег поле. Хорошо хоть, не сильно то занялось. Трава еще толком не поднялась, гореть пока особо нечему. Да и сыро, ручьи повсюду текут.
Зато вспыхнули обозы – возы с продовольствием, с бронью, с запасными стрелами. Шатры вспыхнули, в том числе великокняжеский. Всеволод Большое Гнездо аж за сердце схватился – столько у него там добра осталось.
– Пока над нами Змей летает – удачи в бою не будет! – прокричал Глебу воевода Самсон.
– Да вижу, чать не слепой! – ответил князь. – Только что мне его – снова за собой увести?! Он во второй раз-то не клюнет, чаю!..
– Да клюнет, княже! – простодушно возразил Самсон. – На великого-то князя! Конечно, клюнет!
– Так он же, поди, и на воеводу тогда клюнет! – пристально глянул на него Глеб.
– Да не, на воеводу-то не клюнет! А вот на князя точно клюнет!
Глеб зло глянул на Самсона. Не мог сейчас он, темник великой рати русской, со Змеем Горынычем в кошки-мышки играть.
Не мог он – да зато смог кое-кто другой. Не одному только Глебу такая мысль пришла. Разинул Горыныч пасть в новый раз – и вонзилась ему в нёбо сулица. С невиданной силой ее швырнули, воистину богатырской.
Трехглавый змей затряс головой, заревел страшно. Опустил взгляд – и вычленил из общей лавы конных и пеших отдельного всадника. И был тот как будто знаком. Горыныч обычно не различал двуногих, но этого… этого он точно где-то уже видел.
– Эй, ящерица, помнишь ли меня?! – крикнул и сам всадник. – Я это, Демьян! Благодарствую за клык, я его ребятне дворовой отдал играться!
Вот теперь Горыныч вспомнил. Вспомнил дерзкую букашку, едва не сломавшую ему челюсть – и возжаждал мести.
Особенно средняя голова. Эта аж пену пустила от ярости.
Кащей не давал Змею Горынычу конкретных наказов на день сегодняшний. Просто велел делать, что должно. Людишек жечь, стрел и копий избегать, цели выбирать по собственному усмотрению.
И Змей Горыныч избрал целью Демьяна Куденевича. Полыхнул пламенем так, что земля потрескалась – да уклонился Божий Человек, ушел в сторону. Конь под ним добрый был, да не пугливый. Ногами перебирал, точно продолжение самого всадника.
Полегче всем стало чуточку, когда Змей Горыныч стал гоняться за отдельным витязем. Демьян Куденевич сразу его в сторону увел, подальше от людей, подальше от возов. Там теперь носились, в чистом поле – да вечно это продолжаться не будет.
А тем временем остальным было горячо и без огненного змея. Повсюду кипели схватки – поодиночке и стенками. Стрелы свистали, сулицы. Проламывали щиты, резали глотки. Трава скользкой от крови стала.
– Ish’s as o’talash’t-e tal-e ori ash tha’tha Sizar ye Orats d’e! – гремел Тугарин, потрясая копьем. – D’e D’eih!!!
– D’E D’EIH!!! – гремели в ответ людоящеры. – D’E D’EIH!!!
Они рвались к стягу. Туда, где сосредоточились князья, где стояли Глеб и Всеволод. Там, на холме, развернулась самая жестокая схватка.
Дивии подняться не могли. Плохо у них получалось шагать по наклонной. Витязи в броне сбивали их пиками, сшибали с кручи – и то-то звону было, когда эти железные бочки катились вниз!
Но все изменилось, когда в атаку пошли людоящеры. Эти змеемордые дрались правильно, красиво – точно речная волна катилась. Степенно и неспешно они поднимались на холм, закрывая друг друга щитами, поражая гридней одного за другим.
– Эх, княже, не устоит защита, – тяжко вздохнул Бречислав. – Пойду и я, что ли. Пособлю.
– Ты-то куда, боярин?.. – моргнул Глеб. – У тебя ж ни коня, ни меча, ни палицы какой… ты кольчугу-то вздень хоть!
– Да ни к чему мне кольчуга… – поднялся с места Бречислав.
Поднялся, обернулся вокруг себя на одной пятке – и предстал тавролаком, чудищем бычьеголовым. Кожух боярский шерстью стал жесткой, шапка горлатная – парой огромных рогов. Пар из ноздрей вырвался – да такой, что муху на лету убил.
– Дядько Бречислав, ты что ж это… – распахнул рот Глеб.
– Оборотень я, княже, – грустно ответил боярин. – Волху Всеславичу сыном старшим прихожусь. Прости, что утаивал – коли желаешь, снеси мне голову за недомолвку, только обожди до окончания брани.
– Это ты… это ж ты, выходит… жену-то мою…
– После, княже. Не до того сейчас.
Взревел громадный человек-бык, топнул копытом – и ринулся в самую сечу. Разметал рогами людоящеров, как сухие листья – а тут и подмога подошла, рязанцы с йомсвикингами.
И меченосцы, воины Христа. Ливонские витязи ударили людоящеров с правой стороны, смяли их строй, погнали. Не один, не два змеелюда остались лежать, пронзенные длинные пиками.
– Не показывать спин, ящеры!!! – хрипел Тугарин. – Не показывать спин!!! Ломи их, тесни!!!
Они и не показывали. Даже отступали людоящеры пятясь, а не убегая. В воздухе свистали бичи, крутились колесами шалапуги – чешуйчатые ратники дорого продавали жизни.
– Гей-хей-ХЕЙ-хей-хей-ХЕЙ-хей!.. – донесся вдруг вопль. Он то резко стихал, то снова возникал у самого уха.
– А-а!.. – вскрикнул один ратник.
– О-о!.. – простонал другой.
Оба упали мертвы, рассеченные саблей. Возле обоих из ниоткуда, из воздуха вырастал косоглазый татаровьин с кривой ухмылкой.
Сам хан Калин.
На ногах его сидели сапоги-скороходы. Одним шагом, одним прыжком Калин преодолевал сразу семь поприщ, переносился с одного конца поля на другой. Исчезал в никуда и появлялся из ниоткуда. Ветром носился среди дерущихся.
Теперь он объявился здесь – среди ливонских витязей. Пугал коней, возникая перед самыми их мордами. Рубил им ноги. Вспрыгивал прямо на крупы, рассекая шеи всадникам.
