При виде нарушителей они молча повернули головы. Пристально уставились безглазыми шлемами. Но с места не тронулись – только мечи чуть приподняли, скрестили перед дверьми.
– В казне я не была, – чуть слышно сказала Василиса. – Мимо дивиев-то прокралась невидимкой, но двери открыть не сумела. Другого входа в казну нет. И этого засова тут раньше тоже не было. Это Кащей перед уходом навесил, наверное.
Дивии продолжали стоять неподвижно. В Костяном Дворце несметно всякой челяди и постоянно появляются новые лица. Запомнить каждого невозможно. Так что вряд ли эти железные кустодии трогают тех, кто не покушается на им доверенное.
Но что они сделают, если подойти ближе?
– Шапки-невидимки у меня больше нет, – напомнила Василиса. – Так что придется иначе разбираться.
Яромир задумчиво жевал соломинку. Возле заветного дуба они с Иваном одолели дивия даже более страшного. Но тот был один – а этих двое.
– Давайте в драку-то не спешить, как следует все обдумаем вначале! – предложил Иван.
– Вань, ты ли это сказал?.. – удивилась Синеглазка. – Ты не заболел ли?
– Да он просто хочет леденец доесть, – отмахнулась Василиса.
– Напраслину возводишь! – возмутился княжич, торопливо догрызая петушка и обнажая Самосек. – Я всегда готовый! Вот, и одолень-трава у меня есть еще!
– Одолень ты сбереги лучше, – остановил его Яромир. – Последняя толика осталась. Мало ли где еще он службу сослужит.
– А коли не сослужит больше нигде? Коли уже и с Кащеем мы расправимся, а он все будет у меня за пазухой хорониться, своего часа ожидая? Глупо же выйдет!
– Не трогай одолень, – настойчиво сказал Яромир. – Сердцем чую – понадобится еще.
– Ну тогда сам думай!
Василиса тем временем втолковывала что-то Синеглазке. Рассказывала о каком-то Талиусе, медном велете Кандийского царства. Поляница морщила лоб, не смекая, при чем тут это.
– Что, не можете ничего придумать? – посочувствовал Иван. – Давайте я тогда метлу возьму, да и пройду внутрь, как метельщик.
– Не впустят в казну метельщика, – досадливо ответила Василиса. – Туда только самого Кащея впустят.
– Ну давайте я тогда возьму метлу… да и пройду внутрь, как Кащей.
На это Ивану даже не ответили. Василиса только поморщилась и сказала:
– Слушайте, от одного дивия я нас избавлю. Но вначале нужно одолеть второго. А для этого делайте так, как я скажу. Ты, богатырша, там встань. А ты, Ваня, вот здесь. Луки приготовьте оба, только понапрасну не стреляйте, ждите.
Иван с Синеглазкой переглянулись. Глаза их были на диво похожи – ясные у обоих, чистые, небесно-голубые. Видно, что ладная пара выйдет, красивая.
– Стрелой я эту железяку не пробью, – предупредила на всякий случай Синеглазка, но лук вынула.
– А пробивать и не надо, – сказала Василиса. – Стрела «шариком» или «томаром» есть?
– Есть, – наложила на тетиву затупленную стрелу поляница.
– Вот ею и стреляй… да не сейчас еще!.. И ты обожди! – прикрикнула на Ивана Василиса. – Ширинки есть у вас? Дайте мне.
Глядя с непониманием, княжич и поляница однако ж достали ширинки, протянули бабе-яге. У Синеглазки она была гладкая, чистая, узором цветочным расшитая. У Ивана – тоже не скверной ткани, но замусоленная вся, в козюлях подсохших.
Ее Василиса взяла с сугубым отвращением.
Однако ж взяла. Отвернулась от остальных, сложила ширинки в ладонях, наклонила к ним лицо, подула и зашептала оморочку:
Напади на тебя сон да морок,
не поодиночке, а все сорок!
Глаза твои отвожу,
сознание твоё путаю,
в чёрную паутину кутаю!
Как мухи да комары к паутине
крепенько прилипают,
так мои слова-дела-взгляды
твою волю усыпляют!
Навались на тебя морока
с каждой стороны и с любого бока!
Пропади, ясный разум твой,
на один час земной!
Путаю, кутаю, кручу,
делай так, как я хочу!
Как на лик твой подую,
так сразу тебя и расколдую!
Очи твои в тумане, а ум-разум твой – в дурмане!
Очи твои в тумане, а ум-разум твой – в дурмане!
Очи твои в тумане, а ум-разум твой – в дурмане!
Дочитав, Василиса споро обвязала ширинки вокруг наконечников стрел и велела:
– Ты в левого стреляй, а ты – в правого… правый – это по ту руку, какой ты кашу ешь!
Иван обиженно засопел. Он знал, где право, а где лево. Просто подумал, что Василиса первым его назвала, а не Синеглазку.
Разом поднялись луки. Щелкнули тетивы. Свистнули стрелы. Стукнулись в обоих дивиев – и упали, как если б по щитам ударили.
А сами дивии резко очнулись. Вскинули громадные мечи, дернулись… да и повернулись друг к другу. И ни секундочки малой не промедлив – рубанули.
Бог уж знает, как сработала оморочка Василисы, что увидели дивии друг вместо друга. Но биться они взялись яростно, без потачек. Колотили железом о железо, меч о меч. Искр высекали целые снопы.
Да и продлился-то бой дюже долго. Очень уж одинаковы оказались дивии. Словно близнецы-братья сражались, что сызмальства к двойному бою приучены.
Один ударил – и второй в тот же миг. Меч встретил меч. Никто не промахивался, никто не плошал. Как два зеркальных отражения.
Окажись промежду – искромсают в момент.
Но сколь бы ни были прочны клинки дивиев, сколь бы ни были крепки доспехи – не беспредельно же. И колошматили они с такой страшной силой, что и вообразить не можно. Каждый удар оставлял скол на мече или вмятину на железной шкуре.
– Яромир, а Яромир, вот как ты полагаешь – чья возьмет? – спросил Иван с горящими глазами. – Давай об заклад побьемся! Я за левого стоять буду, а ты за правого стой!
– Да не, неохота, – отказался Яромир.
– А я побьюсь! – закивала Синеглазка. – Только я сама за левого хочу! За правого лучше ты стой!
Иван начал было спорить – да тут их заклад закончился, не успев начаться. Дивии одновременно ударили друг друга мечами в грудь. Но если левый только погнул доспех, то правый – прорвал. Вонзился клинок в самую глубину, донесся оттуда визг, потекла густая кровь… и все стихло.
После того бой закончился. Один дивий упал и больше не поднимался. Другой равнодушно опустил меч, повел вокруг безглазым шлемом – и уставился на Ивана с Синеглазкой.
Видно, не забыл истукан, кто по ним из лука стрелял. Не собирался просто так на стражу возвращаться. Сызнова клинок поднялся, шагнул вперед дивий… да уже вскинула руки Василиса. Встряхнула белыми пальчиками, скрючила их – и полыхнула молоньями!
