Оружие было необходимо. В первую очередь потому, что любой другой способ борьбы с чарами требовал, опять-таки, обращения к Силе, а следовательно, «кражи» не только не прекращались, но и возрастали вдвое. Поиски решения проблемы не заняли много времени, куда больше усилий потребовалось, чтобы воплотить теорию в жизнь. И вот тут в изящные построения вкралась главная ошибка: для расплетения заклинаний и возвращения Силы в Источники оружие не просто должно быть плотью от плоти мира, но самое страшное: оно должно быть ЖИВЫМ. Почему именно так, а не иначе, выяснять было не с руки, и драконы резво взялись за поиск кандидатов на почётную должность уничтожителя магии. Не знаю, кто и в какой мере подвергся изменениям, но ничего не получилось. Мир не захотел принимать такую «игрушку», о чём недвусмысленно и жестоко сообщили боги, наславшие на Драконьи Дома мор, выкосивший добрых три четверти их обитателей. А чтобы у непослушных учеников не возникло нового желания приняться за опыты, Пресветлая Владычица оставила вечное напоминание об ошибке. Разрушителя. Сущность, которая, попадая в готовящееся к появлению на свет тело, открывает путь в мир голодным пастям Пустоты.
В новом поколении проклятье пало на Дом Драконов, Дремлющих В Пепле Истины. Мой Дом. Хотя имею ли я право называть своим то, что никогда мне не принадлежало и принадлежать не будет? Наверное, не имею. Но наедине с самим собой можно многое себе позволить, не правда ли? Если бы я ещё мог оставаться по-настоящему один! И эта роскошь мне недоступна, потому что у меня есть Мантия. Не-живое и не-мёртвое нечто, впитавшее память и боль моей матери, тем самым лишая Элрит возможности вновь вернуться в этот мир в следующем рождении. Нелегко жить в сумерках неведения, но лучи знания тоже способны убивать: это я очень хорошо знаю. Особенно после бесед с моей тётушкой...
* * *
Вяло ругая неуклюжие пальцы, пытаюсь посредством крючка превратить толстую шерстяную нить в вязаный квадратик. Получается плохо, и это меня огорчает хотя бы потому, что...
— Приятно видеть, что ты не сидишь без дела, — с лёгким оттенком ехидства в голосе замечает от дверей Тилирит.
Растерянно поворачиваю голову и встречаю взгляд тёмных и глубоких, как лесные озёра, глаз, по обыкновению не позволяющих понять, о чём думает мать кузена Ксо. Тётушка переступает порог комнаты, шуршит шлейфом платья по паркету и задумчиво останавливается у окна. Длинный тёмно-рыжий локон снова выбился из причёски, но хозяйку занимает не этот, а другой питомец, тоже отбившийся от рук.
— Тебе что-то нужно от меня?
— Скоротать время в ожидании десерта.
Если она и шутит, то совершенно незаметно: слова звучат ровно, спокойно и даже чуть равнодушно. Раньше подобная фраза могла вызвать мою обиду, а сейчас, скорее, льстит:
— Чем же я заслужил честь развлечь тебя своим обществом, тётя?
— Уверен, что это честь, а не... Скажем, суровая кара?
И опять Тилирит остаётся совершенно серьёзной. Впрочем, со мной она всегда так разговаривает. С недавних пор.
— Из твоих справедливых рук я с радостью приму любое наказание, драгоценная!
— Шут, — короткая и нелестная оценка скромного желания выглядеть кавалером.
— А если и так? Улыбка больше идёт твоему лицу, чем сурово сдвинутые брови.
— Неужели? — Чуточка кокетства всё-таки пробивает себе дорогу наружу.
— И я скорблю о том, что не могу в полной мере насладиться светом твоей радости.
— Не переусердствуй, — грозит пальцем тётушка, настроение которой явно претерпело изменение от «обычной скуки» к «предвкушению развлечения».
— Как пожелаешь.
Возвращаюсь к вязанию.
Тилирит некоторое время смотрит, как я путаюсь в нитках, потом небрежно бросает:
— Перерывы нужно делать чаще, пусть и непродолжительные. То же относится и к прочим твоим занятиям, если не стремишься, конечно, набить лишних шишек. Или основательно порезаться.
Не смею поднять глаза, продолжая теребить шерстяной клочок. Ну почему она знает всегда, всё и про всех, а сама остаётся неразгаданной? Это несправедливо!
Положим, шишки можно заметить без посторонней помощи и допросов с пристрастием. Но насчёт «порезаться»... В кабинете никого не было и быть не могло, потому что я закрыл дверь. И подпёр стулом. А подглядывать за мной магическими способами невозможно. И всё же, Тилирит известны печальные результаты моих попыток вернуть правой руке былую подвижность.
После того, как Зеркало Сути разлетелось осколками от знакомства с моим кулаком, прошло уже более месяца, но состояние руки осталось прежним: время от времени вся кисть отказывается подчиняться. Очень неуютное ощущение, кстати, одновременные судорога и полное онемение. Хорошо ещё, что длится оно считанные вдохи, но вреда способно принести изрядно. Именно поэтому я и отказался от частых фехтовальных упражнений: нет ничего хорошего в том, чтобы разжимать зубами пальцы, скрючившиеся вокруг рукояти, или напротив, уворачиваться от клинка, летящего прямо в ноги, потому что ладонь вдруг решила разжаться, не ставя о том в известность своего хозяина. Да и отжимания делать было затруднительно: в первый же раз, когда приступ настиг меня на середине движения, я воткнулся лбом прямо в пол. Но откуда тётушка всё это знает?
«Чтобы сложить два и два, не нужно быть великим математиком...» — подсказывает Мантия.
Это не «два и два»!
«О да... Это гораздо проще...» — по степени ехидства бывшие сёстры друг другу не уступают. Не желают уступать.
Сколько же я ещё буду мучиться?
«Пока Обретение не состоится...» — туманное прорицание.
Обретение? Кто и что должен обрести?
«Обретают двое... Один приносит дар, второй принимает и в свою очередь становится дарителем...»
Хочешь меня запутать?
«Если бы и хотела, то любые усилия будут напрасными, потому что окажутся лишними...» — снисходительный смешок.
То есть?
«Ты запутался донельзя, любовь моя, зачем же ещё и мне вносить свою скромную лепту?... Приберегу её на потом... Когда ты найдёшь выход из лабиринта...»
Поганка.
Вот уж, действительно, суровая кара! Причём, двойная: добро бы, нотации мне читала только одна из сестёр, так нет же, получаю оплеухи от обеих. Полезные, конечно, но уж очень болезненные! Правда, говорят, что только через боль можно научить уму-разуму... Если так, я, наверное, должен быть им благодарен. И буду, конечно же. Когда перестану дуться.
— Я постараюсь, драгоценная.
— Не набивать шишки? — усмехается Тилирит. — Позволь усомниться в том, что тебе это удастся.
— Хочешь сказать, я слишком туп?
— Слишком упрям. Но это скорее достоинство, нежели недостаток. Не обладай ты достаточным упрямством, всем нам пришлось бы снова попрощаться с надеждой.
