– Присяжные жалостливы к будущим матерям, дадут не больше трех лет.
Лелюхин наконец решился спросить то, что давно вертелось на языке:
– Ты сказал им, кто отец ребенка?
– Нельзя множить чужое горе. Они пособники убийцы, но… – Пушкин не стал договаривать.
Василий Яковлевич вернул на законное место рюмочки и наполнил.
– Давай, Алеша, за твою формулу! Такое волшебство сотворила!
Часы упорно показывали запас времени. Оставаться в сыске и вести непринужденную беседу, сверкая умом и сообразительностью, Пушкин больше не мог. Сославшись, что опаздывает, он надел пальто и ушел в морозную ночь сочельника.
10
Перроны Николаевского вокзала были пусты. Одинокая фигурка дежурившего жандарма мерзла в полутьме. Ночной поезд пыхтел свежим паром. У вагона первого класса стояла дама в теплом дорожном жакете и меховой шапочке. Лицо ее плотно укутывала вуаль. Носильщик занес чемоданы в купе, проводник предложил услуги, она вежливо отказалась. Дама напряженно всматривалась в дальний конец перрона. Наконец там показался силуэт мужчины, который шел к поезду. До отправления осталось не больше пяти минут, даме хотелось крикнуть, чтоб он пошевеливался.
Ничуть не торопясь, Пушкин подошел и тщательно зевнул.
– Прошу простить, мадам Керн, сморило в сыске.
– Агата, меня зовут Агата, – еле сдерживаясь, сказала она. – Что хотели мне сказать?
Нарочно медленно, как ей показалось, Пушкин полез внутрь пальто, затем протянул ей шелковую варежку с меховой опушкой.
– Обронили в «Славянском базаре».
Агата чуть не швырнула варежку под колеса поезда.
– Это все, господин Пушкин?
Ей показалось, что непроницаемый бесчувственный человек что-то хочет сказать. Ему надо помочь.
– Знаю, что посторонним лицам не дозволено совать нос в дела сыска, – сказала она с легким вызовом. – Но, может, сделаете исключение в одном вопросе?
– Смотря в каком.
– Куда пропали брильянты Ольги Петровны и сестер?
Этот человек умел вывести из себя даже такого ангела, как она. Ведь знает, что до отправления остались считаные минуты, и тянет с ответом. Бессовестный!
– Расскажу, – наконец произнес он. – При условии, что сначала ответите на мой вопрос.
– Согласна! – быстро сказала она.
– Гипотеза: Королева брильянтов – не выдумка, а реальная женщина. Умная, ловкая, хитрая, красивая. В точности вы, Агата. Гипотеза верна?
Одним движением мешавшая вуаль была закинута на шапочку.
– И что с того? Арестуете меня? – спросила она с вызовом.
– Как могу арестовать агента корпуса жандармов?
– Раз не можете, то и спрашивать… незачем.
– Благодарю за честность, – сказал он. – Мой черед. Брильянты сестер никуда не пропадали. Ольга Петровна решила подстраховаться с передачей наследства, припрятала и свалила исчезновение на мертвого мужа. В чем и призналась.
– Но вы, Пушкин, тоже хороши!
– Что же я сделал плохого?
– Как что? А подвергнуть Марину Петровну, женщину в положении, нервному испытанию?
– Она вам в ликер дигиталис подлила, а вы ее жалеете?
– Женщина создана, чтобы любить и жалеть! – заявила Агата, не отводя от него взгляда.
– Ей ничего не угрожало, – ответил Пушкин. – Во всяком случае, так утверждал доктор Богдасевич. Я доверяю человеку, привыкшему вскрывать трупы.
Агата на полшага приблизилась к нему.
– Пушкин, почему вы до сих пор не женились?
На всякий случай, опасаясь за себя, он отодвинулся.
– Поработаешь в сыске – жениться не захочется. Лучше быть живым, чем женатым. Да и лень мне.
Агате так сильно захотелось дать ему пощечину, что она спрятала руки за спину.
– Больше нечего мне сказать? – с последней надеждой спросила она.
– Постарайтесь не возвращаться в Москву.
– И это все?
– Добавить нечего.
По перрону прошел дежурный чиновник, призывая пассажиров занять свои места. Поезд отправляется через минуту. Агата отказалась от подставленной ладони и сама забралась по ступенькам вагона. Стоя на краю тамбура, обернулась.
– Пушкин, вы умны, да, очень умны. Но вы… вы полный дурак!
– Счастливого пути, госпожа Керн, – ответил он, помахал и пошел прочь.
Проводник попросил разрешения закрыть дверь, поезд сейчас тронется. Она уцепилась за поручни и смотрела вслед удалявшемуся силуэту.
– Ну, Пушкин, ну, сукин сын…
Паровоз дал протяжный гудок. Лязгнули примерзшие колеса. Состав медленно двинулся. В ночь, в столицу.
25 декабря 1893 года, суббота
1
Утро Рождества сверкало солнцем и снегом. Москва окунулась в беззаботное веселье. Во всем большом городе только один человек не радовался и не веселился. Сидел этот человек на третьем этаже дома обер-полицмейстера в приемном отделении сыска. На душе у него было тоскливо. Как в темном углу, где паук сплел паутину. Пушкина звали в гости, зазывали друзья и родственники, он никуда не пошел. К десяти утра заявился на службу и уселся за столом. Делать было решительно нечего. Он рассматривал шкаф со старыми делами, как будто в них можно было найти спасение.
Около половины одиннадцатого с шумом, смехом и морозным ветерком ввалился Эфенбах. Судя по розовым, гладко выбритым щекам, начальник сыска хорошо встретил праздник. Под руку он держал невысокого господина с печальными, умными глазами и аккуратной докторской бородкой.
– А, Пушкин, мой раздражайший! – закричал Михаил Аркадьевич с фамильярной интонацией, совсем не свойственной ему. – А я к нам гостя завел. Знакомьтесь: известный писатель Чехов, Антон Павлович. Среди дам имеет большую популярность, как говорит моя жена. А жену надо слушаться во всем, потому как гусь да казарочка вовек парочка!
Пушкин поздоровался с гостем за руку.
– Как настоящий писатель, хочет изучить жизнь во всех явлениях, так сказать, – не унимался Эфенбах. – Желает разглядеть, как устроен сыск наш московский! А, каково?! Какой молодец, да! Пушкин, оставляю на тебя нашего раздрагоценного гостя! Исчезаю на мгновение ока!
С этим Михаил Аркадьевич выбежал в кабинет, откуда донесся звон бокалов. Кажется, гость был смущен бурным приемом и не знал, как себя вести.
– Читаю ваши рассказы с большим интересом, – сказал Пушкин.
Антон Павлович застенчиво улыбнулся.
– Спасибо, что не ругаете.
– Чем порадуете нас, читающую публику?
– В «Русских ведомостях» выйдет скоро «Рассказ неизвестного человека». В январской книжке «Русской мысли» печатается мой рассказ – «Бабье царство».
