– Наверно, забыли адрес, – сказал Пушкин, рассматривая красивое измученное лицо. – Ничего, поможем вспомнить. И вот как…
Он вынул черный блокнот и открыл первый эскиз.
– Узнаете эту даму?
Фон Шталь глянула и отвернулась.
– А эту? Может быть, эту? Или эту? – Пушкин листал страницы. – Никого не напоминают?
– Отпустите меня. Я ни в чем не виновата. Вы меня с кем-то путаете.
– Задача решается просто, – продолжил он. – Это ваше лицо. Только прически разные. Чтобы доказать эту элементарную теорему, вызовем парикмахера, и он превратит вас поочередно в каждую из дам. После чего вызовем несчастных, которых вы обокрали, и они узнают вас. На этом дело можно будет считать закрытым. Для суда доказательств достаточно. Вам остается надеяться только на то, чтобы разжалобить присяжных. Быть может, год-другой сторгуете. Только легко вы не отделаетесь.
– Почему? – невольно спросила она.
– Потому что вчера ночью в «Славянском базаре» был убит состоятельный господин.
Баронесса убрала платочек. Дело начинало клониться в дурную сторону.
– При чем здесь я?
– При нем было много драгоценностей, включая фамильный перстень. Они пропали. Более разумной причины, чем кража золота и брильянтов, у меня нет. Это – ваш конек.
– Глупость, – твердо сказала баронесса. – Никого пальцем не тронула. Не то что убить.
– Таким образом, признаетесь в том, что совершили прочие мошенничества. Можем составлять протокол, – и он обернулся к столу Эфенбаха, чтобы взять бумагу, перо и чернильницу. – Признание запишем прямо сейчас.
Ловушка была столь проста, что баронесса даже не успела понять, как очутилась в ней. Вот теперь деваться некуда. Пушкин уже вывел на листе заглавия признательных показаний.
– Предлагаю сделку, – вдруг сказала она.
Перо зависло над бумагой, с кончика скатилась чернильная капля.
– Сделку? – повторил Пушкин. – Хотите предложить деньги?!
– Вы не из тех, кто берет деньги, как понимаю. Я сказала: сделку.
Испорченный лист был скомкан и отправлен в корзину. А перо в чернильницу.
– В чем сделка?
– Это убийство… В «Славянском базаре»… Вероятно, еще не раскрыто?
Пушкин промолчал.
– Мне кажется, вы не знаете, как его раскрыть.
– Знаю, – сказал он.
Баронесса указала на него пальцем.
– Вот врете! Первый раз соврали. До сих пор играли блестяще. Кстати, как вас зовут, господин сыщик?
– Пушкин. Алексей…
– Не могу сказать, что мне приятно, но… – баронесса запнулась. – А почему «Алекс»? Это же – Александр?
– Мама так в детстве называла.
– Какой вы ми… – она вовремя поймала свой язык. – Какой вы мерзкий. Обмануть бедную девушку.
– Как на самом деле зовут бедную девушку?
Ему погрозили пальчиком:
– Второй раз… То есть третий меня не поймаете. К сделке это не имеет отношения.
– Тогда в чем сделка?
– Я помогу вам раскрыть это убийство… Взамен вы закрываете глаза на мои маленькие шалости. У этих господ не убудет. В другой раз будут знать, как от законных супруг по барышням бегать.
Баронесса говорила правду. Он отчетливо видел. И ему не послышалось: воровка, мошенница, злодейка предлагала сыску свою помощь. Неслыханно. Невероятно. Но очень соблазнительно. Как доказать неразрешимую теорему.
– С чего взяли, что сможете найти убийцу? – спросил он.
– Женщина видит то, чего не видит мужчина. Она видит не разумом, а чувствами, видит сердцем. Это куда верней.
– Для чего вам это?
– Слишком люблю свободу, – ответила она. – Не выживу в клетке. Ну, и дело профессиональной чести.
– Воровской чести.
Она пропустила мимо ушей колкость.
– Кто-то посмел перебежать мне дорогу и забрать куш, который, быть может, был бы моим. За такое следует наказание. По рукам?
И она протянула тонкую и узкую ладошку.
Дверь распахнулась без стука, в проеме показалось печальное лицо юноши из Петербурга. Ванзаров увидел баронессу и как будто наскочил на стену из стекла. Замер, попятился и захлопнул за собой дверь. Маленький казус не ускользнул от Пушкина.
– Откуда знаете Ванзарова? Еще одна ваша неизвестная победа?
– Впервые вижу, – ответила баронесса с невинным лицом. – Какой милый мальчик. А кто это? Тоже сыщик?
Крепко взяв ее за локоть, Пушкин заставил встать.
– Что вы делаете? Мне больно…
– Надо проанализировать сделку, – ответил он. – Так что пока посидите под замком. Узнаете жизнь арестанта. Может пригодиться.
Не обращая внимания на взгляды, которыми баронесса изо всех сил колола его, Пушкин вывел арестованную из кабинета.
6
Катков только открыл ломбард, только смахнул невидимую пыль, что могла выпасть за ночь на прилавках, только пригладил проборчик, как дверной колокольчик чуть не вылетел из стены. А за ним и дверь. В первый миг приказчик не успел испугаться. Да и чего пугаться: ломбарды не грабят, в ломбард приносят награбленное. Но во второй миг испугался как следует.
С морозным вихрем ворвался Виктор Немировский. Вид его был по-настоящему страшен. Лицо, как искаженная маска, бордового цвета, губы пунцовые, не замечает, что слюна течет, как у бешеной собаки. Виктор Филиппович шел прямо, как таран. Намерения его были пугающие: чего доброго, накинется и душить начнет или кулаком врежет, с него станется, бешеный характер, одним словом. Каткову отступать было некуда. Вся надежда на прилавок, что защитит. Приказчик хотел отойти, но не мог с места сдвинуться. Как врос в пол. Только беспомощно улыбался приближавшемуся концу.
Наткнувшись на прилавок, Виктор Филиппович медленно протянул к полуживому Каткову кулак с зажатым конвертом.
– Твои шуточки?
– Ш-ши-штос-с?
– Ты прислал, собака?! Отвечать!
В Каткове взыграло самолюбие: в самом деле, да как он смеет, хозяин, что ли? Приказчик отошел на полшага, но выказал всю уверенность, на какую был способен.
– Доброго вам утра, Виктор Филиппович. Простите, не понимаю, о чем вы изволите…
Простые слова, сказанные уверенно, возымели действие. Немировский швырнул конверт на прилавок:
– От тебя гостинец?
Катков все более обретал уверенность:
– Да что вы такое говорите, Виктор Филиппович? Для чего мне вам письма писать, когда через дорогу находимся? Да разве посмел бы? Какие у меня могут быть к вам письма, сами рассудите? Быть может, Григорий Филиппович отправил-с?
