Катков не был готов к такому повороту. Его быстрый ум уже прикидывал, что будет. Будущее не внушало оптимизма. У него с Виктором Филипповичем отношения не сложились. А еще и утренний визит… Плохо дело, как бы не погнали…
– Да-да, благодарствуем, – пробормотал он и вовремя спохватился: – Прошу простить… Примите мои самые искренние…
Ольга Петровна показала, что не хочет принимать никаких соболезнований.
– Ты хороший человек, Павлуша. Хоть и жулик. Я зашла попрощаться с тобой, больше мне тут делать нечего, – и она легонько пошевелила пальчиками в знак расставания.
– Постойте!
Катков нагнулся под прилавок, из каких-то тайных глубин извлек сафьяновую коробочку и подвинул вдове. Он никогда бы не выдал хозяина. Но раз хозяина больше нет, то пусть сама разбирается.
– Что это?
– Извольте взглянуть.
Она приподняла крышечку. И долго смотрела на перстень.
– Как он к тебе попал?
Теперь предстояло самое трудное – рассказать правду. Катков прокашлялся, но храбрости это не сильно прибавило.
– Такое дело, Ольга Петровна…
– Павлуша, не тяни. Теперь можно говорить все.
– Конечно-с… Кх-эм… Оно так-с вышло… Кх-эм…
– Да говори уже: кто принес перстень?
10
Поезд стоял под парами. Отправлялся с Брестского вокзала до Смоленска через десять минут. Акаев в тулупе извозчика, нервно топтавшийся, указал на вагон второго класса. Жандарм, дежуривший на перроне, обещал не давать пока сигнала к отправлению.
Пушкин нарочно запрыгнул на подножку вагона третьего класса, с деревянными лавками и тяжким духом, прошел насквозь и остановился в тамбуре, чтобы осмотреться. В вагоне второго класса были мягкие диванчики для удобства чистой публики. Пассажиров было немного, большая часть мест пустовала. Мало найдется любителей трястись по зимней дороге. К тому же в вагоне было холодно, хорошо топили только в первом классе. Шапочка с вуалью маячила в самом конце, поближе к дальнему тамбуру и двери. Пушкин быстро прошел коридорчик и сел напротив.
Импульсивным движением баронесса вскочила, но сразу же села. Попытка была не столько глупой, сколько обреченной. Она улыбнулась, как побежденный, признающий поражение, и протянула сведенные кисти рук.
– Закуете в кандалы?
Дама была столь умна и сообразительна, что не спросила: «Как меня нашли?» Она поняла, что поспешила и толком не разглядела извозчика. А он так покорно свернул к Брестскому вокзалу, не торговался, не требовал больше за поездку. Упустила из виду…
– В этом нет смысла, – ответил Пушкин, вольно откинувшись на спинку диванчика. – Вас держит цепь куда более крепкая, чем французские браслеты.
– Поможете мне снять? – она чуть-чуть кокетничала.
– Я не смогу. Сможете только вы.
– Не люблю цепи. Особо когда не вижу их. Разве только ваша обида?
– Мне обижаться не на что. Я знал, что обманете меня. И принял меры.
Такая прямота была немного неожиданной. Если не сказать вызывающей. Если не сказать беспощадно оскорбительной. Баронесса стерпела. Даже губку не закусила.
– Выходит, вы, господин Пушкин, не такой, как все… мужчины.
– Абсолютно такой же.
– Тогда почему же…
– Хотите знать, почему на меня не действуют ваши чары? Я верю в разум и математику. Остальное меня не занимает.
Она улыбалась мужественно. Из последних сил.
– Теперь поведете в тюрьму?
– Значительно хуже.
– Что может быть хуже тюрьмы?
– Предоставлю вам свободу выбора…
Предложение было столь странным, что баронесса выдала себя:
– Это что же такое?
– Свобода выбора в вашем случае означает избрать наименьшее из зол, – ответил Пушкин. – Решение первое: вы уезжаете на этом поезде. Кстати, бежите только до Смоленска или дальше, в Варшаву? Ну, не важно. Вы уезжаете. Что произойдет дальше. Ваша фотография через считаные дни будет у каждого городового каждого крупного города империи. А в мелких городах вам делать нечего. Впрочем, и там скоро фотографии окажутся. У вас земля будет гореть под ногами.
– Почему? – быстро спросила она.
– Убийство в «Славянском базаре» мой начальник, господин Эфенбах, с радостью повесит на вас. Портье Сандалов ради того, чтобы сберечь место, даст на суде показания о чем угодно: хоть о том, что видел вас с ножом. Но и это не самое главное.
– А что же?
– Обер-полицмейстер Власовский приказал поймать Королеву брильянтов, которая должна пожаловать в Москву. Вы – лучший кандидат на эту роль. Имея ваш снимок, вся полиция России будет соревноваться, кто поймает знаменитую злодейку. Меня, конечно, пожурят, что упустил такую преступницу, но не более.
Баронесса умела соображать быстро. Не так, как другие женщины.
– Второе решение? – спросила она деловито.
– Наша сделка, – сказал Пушкин. – Помогаете найти убийцу. И украденные брильянты, конечно. Тогда возможное обвинение в убийстве отпадет само собой, а на Королеву быстро сыщется более достойная кандидатура. Ваш прелестный снимок даже не попадет в полицейскую картотеку Департамента полиции. До отправления поезда осталось пять минут. Решать вам…
Пушкин встал, запахнул отворот пальто и вышел в тамбур. В запотевшее окно баронесса увидела, как он соскочил с подножки вагона и пошел по перрону не оглядываясь. За ним поплелся фальшивый извозчик.
– Отправляемся через три минуты, – проводник прошел по вагону. – Господ провожающих просим выйти.
Паровоз дал протяжный свисток.
Она не знала, что делать. Пожалуй, первый раз в жизни.
– Ах ты Пушкин, сукин сын…
Вагон дернулся, будто отрывал примороженные колеса. Проводник начал запирать в тамбуре дверь. Поезд вот-вот тронется.
11
Солнце не желало уступать небо ранним сумеркам. По широкой привокзальной площади, занесенной снегом, сновали сани и пролетки. В такой день всем должно быть радостно и весело. Только двоим было не до веселья. Акаев, утопая в тулупе, забрался на козлы. Он был расстроен до самой глубины своей юной души. И обернулся к Пушкину, который сидел на диванчике полицейской пролетки.
– Все, Алексей, конец нам.
– Еще не конец, – ответил Пушкин, которому очень хотелось посмотреть на двери вокзала, но он запретил себе.
– Эфенбах живьем съест. Вас – точно. И мной не поперхнется.
– Еще не конец.
– Поезд уже отошел. Сами же разрешили жандарму отправить по расписанию.
– Еще не конец, – упрямо повторил Пушкин.
