– Бедный, бедный Пушкин мой, – тихонько пробормотал Михаил Аркадьевич. – И врага себе нажил, и кашу заварил. Что-то будет…
16
Агата слишком спешила. Не замечала ничего вокруг. Только всматривалась, стараясь угадать: горят в ломбарде окна или опоздала. Ей показалось, что в дальнем конце Варсонофьевского мелькнули очертания знакомой фигуры, но такое совпадение невозможно: Пушкину тут делать нечего. Наконец она увидела, что ломбард еще открыт. Агата чуть угомонила дыхание и распахнула дверь под звон колокольчика. Городового, что маячил на другой стороне улицы, заметила, но значения его появлению не придала. Что ей теперь городовой!
Катков хоть и готовился, чуть занервничал, когда увидел входящую. Тем не менее поклонился с дежурной улыбкой. И пожелал доброго вечера.
– Простите, немного опоздала, – сказала Агата, подходя к прилавку.
– Понимаем-с. А у нас все готово.
– Ничего не нужно, – Агата подняла вуаль. – Раздумала продавать перстень, хочу забрать.
Приказчик источал чистую вежливость.
– Прощения просим, никак невозможно-с!
– Почему невозможно? Просто верните перстень.
– Его уже нет.
За надежной улыбкой Каткова Агата не могла понять, что происходит.
– Куда же он делся?
– Никуда не делся. Продан уже.
– Как продан? – спросила Агата, не готовая к такому повороту.
– Да вам, мадам, какая печаль? Деньги сейчас изволите получить триста рубчиков.
– Не нужны мне ваши деньги, верните перстень! – она хлопнула ладонью по прилавку, но тут же сменила тон: – Будьте так добры, господин приказчик. Или нужно заплатить за хранение вещи.
– Так мы бы с радостью! Так ведь у нас ломбард! Сразу на витрину ставим. Перстенек в заклад не изволили оставить? Деньги сразу пожелали? Ну, так изволите получить. Вещь оказалась популярной: первый покупатель после вас взял. Жаль, мало запросил, прогадал-с…
– Кому продали перстень?
– Да кто же его знает! – Катков развел руками. – Нам имена без надобности. Расчет извольте получить.
Агата не ответила, пребывая в раздумьях.
Между тем Катков отсчитал десяток красных купюр. Одна показалась сомнительной. Пробурчав, он побежал к двери, выставил бумажку на мороз и посмотрел на нее под ярким светом лампы, расположенной у порога.
– Все в полном порядке, прошу пересчитать…
К стопке ассигнаций Агата не прикоснулась. Она не знала, что теперь делать. На звякнувший колокольчик не обратила внимания. И только когда приказчик резко попятился, поняла, что происходит неладное. Она обернулась. Дорогу преграждала пара городовых, смотревших без снисхождения.
– В чем дело? – строго спросила Агата.
– Извольте проследовать в участок, – ответил тот, что повыше.
Она еще старалась выиграть время, надеясь на какое-то чудо.
– По какому праву?
– Там разберутся.
– Я… Я работаю на сыскную полицию! – сама не ожидая от себя такого, выпалила Агата.
Городовые усмехнулись:
– Оно и видно.
– Вы не смеете… Не смеете меня задерживать… Я помогаю самому господину Пушкину!
– Он предупредил, что врать будете, – сказал городовой, мягко беря ее за локоть.
Привычка оказалась сильнее. Агата выдернула руку и кинулась к улице, надеясь, что молодая прыть выручит, что городовые в шинелях и с шашками на боку неповоротливы и что вообще мужчины соображают туго.
У нее почти получилось. Она была в шаге от спасительного порожка, оставалось только выскочить в дверь. Дальше – ночь, переулок и быстрый бег, который никогда не подводил. Спасение было рядом. Только руку протяни. Агата изо всей силы ударила в дверь, стекло жалобно застонало под хрип колокольчика. В лицо ударил мороз. Еще рывок, чтобы захлопнуть дверь перед носом городовых, и дальше не поймать. Оставалось совсем чуть-чуть…
17
Опыт нашептывал: если заваруха началась, то так и пойдет, пока не закончится. После обнаружения тела в четвертом номере вчера ночью, после суматохи, что случилась нынче, хорошего ждать не приходилось. Сандалов был уверен, что случится еще что-то. Оно и случилось. Чиновник сыскной полиции вид имел такой, будто неприятности витали у него за спиной. Как змеи у медузы Горгоны. Сандалов был беззащитен перед змеями. Щит его состоял из почтительной улыбки. Даже в невинной просьбе сыщика ему показалась скрытая угроза.
Тем не менее он аккуратно развернул книгу регистрации гостей, предоставив ее в полное распоряжение чиновника. Нормальный человек водил бы по строчкам записей пальцем. Но чиновник сыска молча уставился в страницу, только глаза бегают.
– Номер перед заездом гостя тщательно убирают?
– Как иначе?! – поразился портье. – У нас гостиница первого разряда. «Славянский базар» – это имя!
– Мне нужны подробности.
– Каждую пылинку сметают. Ни соринки не пропустят! Перины взбивают, подоконники протирают, да что там…
– Складки штор?
– Непременным образом! Чистота и порядок исключительные.
– Где этот номер? – вдруг спросил Пушкин, указав пальцем на запись.
Сандалов так хорошо знал свою книгу, что мог читать вверх ногами.
– На втором этаже.
– В том же коридоре, где и четвертый номер?
– Именно так, в самом конце.
– Гостей записываете сразу, в день приезда?
Портье выразил недоумение.
– Как же иначе?! У нас все строго, извольте заметить…
– Господин этот прибыл девятнадцатого декабря, днем…
Пришлось чуть сощуриться, глаза уже не те, и склонить голову.
– Совершенно верно, – ответил Сандалов, присмотревшись к записи.
– Когда выехал из гостиницы?
– Как можете видеть: росписи о выезде нет. Господин проживает. Оплачено вперед на неделю.
– Частый гость у вас?
– Первый раз, – ответил Сандалов и на всякий случай прочел фамилию: – Немировский Виктор Филиппович. Нет, не наш завсегдатай.
Сандалову жестом указали отодвинуться, чтобы не загораживал ячейку с ключами. Ключ от двенадцатого номера был на месте.
– Когда господин Немировский ушел?
– Да разве возможно за всеми уследить! – искренне ответил Сандалов. Тем более гость неприметный, особых пожеланий не высказывал. – Человек свободный, может делать что хочет.
Господин из сыска снова уставился в книгу.
– Не могу найти, кто живет в соседнем с четвертым номере, – сказал он.
Еще бы мог! Тут помнить надо или всю книгу внимательно изучить.
