Книга Королева брильянтов, страница 80. Автор книги Антон Чижъ

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Королева брильянтов»

Cтраница 80

– Да что же! Совсем из памяти вышибло! Нашел тебе пристава!

Для удовольствия старого чиновника Пушкин притворился, что забыл о своей просьбе.

– Какого пристава? – старательно изображая удивление, спросил он.

– Да того самого – хозяина Городского участка в семидесятых годах.

Пушкин вздрогнул слишком натурально.

– Поехали, Василий Яковлевич, – сказал он так уверенно, что у Лелюхина не осталось шансов отказаться. И мысленно добавил: «Промерзшему мороз не страшен».

Старый пристав жил на Петровских выселках, невдалеке от Петровского парка и дворца. По дороге Лелюхин рассказал, с кем придется иметь дело.

Афиноген Дмитриевич Брылкин был из стальной когорты приставов, которые чуть не в одиночку держали Москву в узде. Лелюхин помянул знаменитых приставов Замайского и Муравьева, которых боялись и уважали не только воры, но и полицейское начальство. Чем Василий Яковлевич откровенно восторгался. А потому сравнил Брылкина с легендарным Андреем Михайловичем Смолкиным, «Сухаревским губернатором», как называли его. Смолкин единолично правил самим адом – Сухаревкой. Пушкин упомянул, что Смолкин брал подарки от воров, после смерти у него на квартире нашли два ведра золотых часов. На что Лелюхин возразил: пусть и брал, зато порядок при нем был. Как видно, Брылкин тоже умел правильно поставить себя: пролетка подъехала к крепкому частному дому с большим садом. На пенсию полицейского такое не купишь. Неуместные вопросы Лелюхин просил обходить стороной. Во избежание, так сказать…

Бывший пристав Городского участка оказался старым только для службы. С виду это был крепко сбитый, приземистый мужчина, не слишком седой, с грубоватым лицом и цепкими, колючими глазами. Проводив в «горницу», как он назвал гостиную, протянул ладонь и сжал стальным захватом, сверля глазами. Рука Пушкина онемела, но он выдержал, чем заслужил уважение хозяина.

Брылкин пригласил гостей за стол. Как раз пыхтел самовар. Афиноген Дмитриевич жил холостяком, с прислугой, молчаливой, розовощекой девахой, выглянувшей из кухни. Свободная жизнь сказалась самым благоприятным образом: пристав был полон сил и получал от жизни все радости, на какие накопил беспорочной службой. Включая добротную мебель и перстень с крупным брильянтом на мизинце.

В присутствии Брылкина Лелюхин робел и заискивал, что было на него не похоже.

– Вот, Афиноген Дмитриевич, привел к вам молодое поколение полиции, так сказать, – проговорил он, хихикая и приторно улыбаясь.

Брылкин окинул «поколение» строгим взглядом.

– Да, измельчал народец-то, не то что в наше время. Да и ты, Василий Яковлевич, смотрю, сдал, прыти былой не видать.

Лелюхин счел высказывание шуткой и захихикал. Хозяин предложил гостям угощаться, и, хоть праздник начинался только завтра, стол уже ломился от закусок. Василий Яковлевич не отказался.

– Так с чем господа полицейские пожаловали? – спросил Брылкин, опрокинув рюмку пахучей настойки и занюхав долькой лимона.

Пушкину был подан бровями знак не испытывать терпение хозяина.

– Двадцать лет назад, в декабре 1873 года, в гостинице «Славянский базар» было совершено убийство цыганки купцом Немировским…

Брылкин легонько стукнул кулаком, отчего самовар и вся посуда подпрыгнули.

– Да что вам далось-то это дело?! – грозно проговорил он.

От неожиданности Лелюхин подавился и старался справиться с застрявшим куском, кашляя. И давился, пока Брылкин не шлепнул ему по загривку. Василий Яковлевич еле удержался на стуле, но задышал.

– Кто еще спрашивал вас об этом деле? – спросил Пушкин.

– Ономнясь [16], недели две тому, заглянул купчишка, выспрашивал, что да как.

– Как назвался?

– Говорил, сынком покойному купцу Немировскому приходится.

– Что хотел узнать?

– Спрашивал имя цыганки убиенной… Быстро убег. Мало того, неделю назад явился чудак: борода рыжая, бакенбарды облаком, горбится нарочно, дурашка, – сказал Брылкин с усмешкой, дескать, кого вздумал обмануть. – Назвался Алоизий Кульбах, немец, по-русски говорил чисто.

– А что ему требовалось узнать?

– Да выспрашивал, как да что. Отчего же не помочь хорошему человеку? Дел у меня никаких, сиди да вспоминай былое и думы…

Было ясно, что Брылкин не растерял хватку и зарабатывал при каждом удобном случае. Но Пушкин благоразумно промолчал. Тем более предстоял вопрос самый деликатный.

– Как же случилось, что купец Немировский убил цыганку?

Брылкин досадливо поморщился.

– Так не было никакого убийства, – ответил он.

– Цыганка осталась жива?

– Нет, сердешную порешили. Только старый Немировский тут ни при чем.

– Его не было в гостинице?

Туповатость молодого поколения начала раздражать.

– Был он с ней, и цыганку зарезанную в номере нашли, купец сам вой поднял, – сказал Брылкин. – Когда я прибыл, он с отчаяния чуть на себя руки не наложил. Ну, забрали его в участок, как полагается. А потом выяснилось: Немировский с друзьями весь вечер в ресторане гостиницы провел. В номер вернулся под утро, лег спать, а проснулся – она в лужи крови, остывшая уже.

– Поразительно, – сказал Пушкин. – Купец оказался не виноват.

– Не виноват! – с напором повторил Брылкин. – Готов был на себя вину взять, не помнил, как руку на нее поднял. А на деле – не виноват.

– Кто же убил?

– Цыган молодой из ансамбля цыганского, Зданко, кажется, звали, не помню уж. Влюбился в девку, выследил, когда она с купцом в гостиницу поехала. Хотел обоих зарезать, да купец ужинать спустился. Тогда он ей одной горло перерезал и сбежал.

– Как определили, что убийца – Зданко?

– Добровольно пришел каяться. – Брылкин подложил себе в тарелку кислой капусты. – И нож принес.

– На ноже были следы крови?!

– Зачем же… Признание сделал: вот этим и зарезал зазнобу сердечную. Сам протокол записывал, как сейчас помню. Осталось дело оформить как полагается. А Немировского выпустить. Невиновен он в смерти цыганки. Так любил, что и сказать нельзя. Плакал у нас в участке.

– Какое цыгану назначили наказание?

– Тогда суд был не то что нынче, без новомодных присяжных. Суд был о-го-го! – пристав погрозил пальцем потолку. – Наказали заслуженно. Учли раскаяние. Пять лет каторги.

– Зданко потом вернулся в Москву?

– А уж это мне неизвестно, молодой человек.

Пушкин выразил всю глубину признательности, на какую был способен. Чем смягчил грозного старика.

– Прошу простить, как звали цыганку? – спросил он.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация