Пристав зажмурился.
– Имя у нее было волшебное, чудесное, как звоночек: Аурик. Да и сама красавица такая, что глаз не отвести, даже от мертвой.
Посидев немного для приличия и вспомнив старые годы, Лелюхин долго благодарил – такой почтенный человек уделил бесценное время. Брылкин остался доволен уважением, приглашал заезжать еще.
После жарко натопленной комнаты мороз казался бодрящей прохладой. Они неторопливо пошли в сторону Старого Петровско-Разумовского проезда, где могли водиться извозчики.
– Сколько двадцать лет назад стоило такое дело? – спросил Пушкин.
Лелюхин искренне не понял вопроса.
– Во что Немировскому обошлось, чтобы пристав взвалил вину на цыгана?
– Да что ты, Лёшенька! – Василий Яковлевич расстроился. – Брылкин, конечно, хитрец известный. Но чтобы убийство покрывать… Нет, тут денег Немировского не хватило бы. Народ в то время другой был. За год убийств – раз, два и обчелся. Не пошел бы пристав на такой подлог. А что тебя смущает, дружочек? Убийство по ревности – самое милое дело.
– Прошедшей ночью в том же номере гостиницы «Славянский базар» второй брат Немировский пустил себе пулю в лоб. Как нас хотят убедить.
Василий Яковлевич не знал, что тут подсказать.
– А ты на этот счет сам-то что думаешь? – только и спросил он.
Пушкин не ответил, о чем-то задумался. Настолько глубоко, что, казалось, не вполне замечал, где пребывает. Лелюхин легонько тронул его за рукав.
– Алексей, пора бы возвращаться.
На него взглянули невидящим, отстраненным взглядом.
– Возвращаться, – проговорил Пушкин.
– О чем ты, друг мой?
– Если формула верна, то сегодня…
Не досказав самого важного, Пушкин бросился вниз по улице, где темнела замерзшая пролетка. Забыл о спутнике, как будто его и не было. Такое поведение показалось вызывающим. Особенно для старых друзей. Помогай после этого: и пристава нашел, и пристава разговорил, и узнал все, что Пушкин хотел узнать. И какова благодарность? Бросил на темной улице. Василий Яковлевич темноты, конечно, не боялся, но честно хотел обидеться. Только обида никак не шла. Больно интересно было узнать, какая такая идея осенила его друга, что бросился бегом без оглядки.
В отличие от коллег из сыска Лелюхин не посмеивался над известной формулой Пушкина, которую толком никто не видел. А относился к ней с некоторым недоверием. Сейчас ему до жути хотелось узнать: в чем формула верна? И вообще: что должно случиться?
Лелюхин пожалел, что не увязался за Пушкиным. Но было поздно. Пролетка исчезла в мутном тумане.
И куда он отправился?
17
За конторкой портье возвышался господин, который казался фонарным столбом, качавшимся от ветра. Что бывает, когда излишнему росту сопутствует худощавость сложения. Поклон его был странного свойства: тело уже нагибалось, а голова отставала и, нагоняя, делала резкое движение, будто намереваясь стукнуться лбом о конторку. Портье глянул на позднего визитера немного свысока, спросив, чем может служить.
– Где Сандалов?
Вопрос был произнесен излишне строго, если не сказать надменно, чего Конторовский не одобрял.
– Старший портье изволил с утра захворать. Могу быть чем-то полезен? – ответил он тоном, не оставлявшим сомнений: за себя постоять сумеет.
– Кто взял номер четвертый?
Это уже слишком. Является непонятно кто, ведет себя, будто ему обязаны в ножки падать.
– Подобные сведения о гостях не предоставляем-с, – только и успел сказать Конторовский. Как вдруг конторская книга для записи постояльцев выскользнула у него из-под рук, совершив разворот. Окинув взглядом страницу, пришедший ткнул пальцем в нижние строчки.
– Здесь ничего не отмечено. Господин попросил не оставлять записи? Сколько заплатил? Сто рублей? Двести?
Напор был столь крепок, что Конторовский растерялся, почуяв, что попал в неприятную ситуацию.
– Да что такое… С чего вы… При чем тут… – залепетал он.
Книгу записи развернули обратно.
– Разве Сандалов не передал приказ сыскной полиции никому не сдавать номер?
Что тут сказать? Передал, еще как передал! Старший портье повторил дважды, чтобы и думать не смел сдавать номер. Но как удержаться, когда на конторку легли две хрустящие сотенки? Да и что такого страшного, в самом деле…
– Что вы себе позволяете? – взбрыкнул Конторовский, зная, что ведет себя глупо, но не в силах остановиться. – Да кто вы такой?
– Чиновник сыскной полиции Пушкин, – последовал немедленный ответ.
Чего-то подобного Конторовский боялся. Боялся, что однажды придет конец мелким доходам, какими награждала кормилица-конторка. Все, конец. Попался. Настало оно, возмездие. И почему Сандалову все с рук сходит, а ему вечно не фартит?
Конторовский навел улыбку на скуластое лицо.
– Прошу простить, не знал-с. Чем могу-с?
– В котором часу господин заехал в номер?
– Около девяти-с, – ответил Конторовский так тихо, будто речь шла о страшной тайне.
Пушкин взглянул на часы: больше полутора часов.
– Кто к нему приходил?
– Никого-с не было.
– Спускался ужинать в ресторан?
– Никак нет-с. Приказали-с подать в номер. Ужин обширнейший-с, так сказать.
Пушкин развернулся и пошел к лестнице. Конторовский понадеялся, что в этот раз пронесло, господину сыщику не до скромных заработков младшего портье. Страх разлетался, на душе становилось спокойно. Но счастье длилось недолго.
Не прошло десяти минут, как с лестницы кубарем скатился половой Лаптев и, как был, в рубахе и жилетке, побежал к дверям гостиницы. Вид его был перепуганный чрезвычайно. Забыв про степенность, Конторовский бросился наперерез, поймал за рукав и потребовал объяснить, что случилось. Половой выпячивал глаза и бормотал ерунду про проклятый номер. Выдернув рубаху, крикнул, что послан в участок за приставом. И выбежал на мороз. От слов «участок» и «пристав» Конторовского пробрал холод. Не зная, что делать: оставаться за конторкой и встречать полицию или побежать наверх, он выбрал меньшее из зол.
Дверь четвертого номера была закрыта. Вблизи, старательно прижимаясь к стене, держался коридорный Екимов. Кажется, напуганный не меньше полового. Конторовскому потребовалось шепотом прикрикнуть, чтоб коридорный рассказал, что случилось.
Дело было так: господин из полиции окликнул, Екимов нехотя подошел, от него потребовали открыть номер. Деваться некуда, коридорный постучал, ответа не последовало. Екимов нашел на кольце нужный ключ и отпер замок. Господин из сыскной вошел, притворив за собой, и почти сразу вернулся, приказав срочно послать в участок за приставом.
