– А что в номере-то случилось? – спросил Конторовский. – Зачем полиция?
– Кто его знает?
– Так загляни и проверь!
Екимов отказался наотрез. Как портье ни просил и ни грозил.
– Нет уж, сами извольте, – отвечал он. – Ноги моей не будет в этом проклятом месте.
Тогда Конторовский пошел на крайнюю меру: пригрозил, что выкинет из гостиницы. Тут уж коридорный не стерпел.
– Мне господин из сыска настрого приказал у двери дежурить и никого не впускать, – дерзко заявил Екимов. – Желаете нарушить приказ полиции – дело ваше. А меня не путайте.
Конторовский сам не рад был, что ввязался.
– Так что ж ты сразу не сказал, что полиция запретила входить! – заявил он. – Стой тут, и чтоб никто не смел сунуться. А я пойду господина пристава встречать.
Чрезвычайно довольный своей ловкостью, Конторовский поспешил к лестнице. Екимов остался один. В пустом коридоре. Там, за дверью номера, было нечто пугающее, неизвестное, что-то жуткое или даже ужасное. А он тут один-одинешенек…
Екимов не заметил, как стал пятиться, и пятиться, и пятиться, пока не оказался в дальнем конце коридора. Завернув за угол, отдышался, будто за ним гнались привидения, и поспешил прочь от страшного места.
Тем временем Пушкин осматривал многолюдный зал ресторана «Славянский базар». Играл оркестр, сновали официанты. Гости недурно проводили вечер. Отказавшись от предложенного столика, Пушкин неторопливо и тщательно вглядывался в лица. Он искал одно лицо, которому можно было задать вопросы. И быстро убедился, что его идея ошибочна. Пора возвращаться в номер, пристав вот-вот явится.
Пушкин вернулся к лестнице, ведущей к номеру, и глянул наверх.
Человек рационального склада ума, как любой математик, он не верил, что в мире может быть нечто сверхъестественное. Развитие науки это полностью отрицает. Однако, когда наверху лестницы показалось нечто черное и бесформенное, рациональность уступила растерянности. Нет, Пушкин не испугался. Он не умел бояться. Увиденное было столь нереальным, столь необъяснимым, что услужливый разум предложил первое попавшееся решение – привидение. Или призрак, как будет угодно.
Что делать с призраком, явившимся наяву? Рациональный ум требует исследовать это явление. Пушкин бросился вверх по лестнице. В два прыжка одолел пролеты и успел увидеть, что черный призрак неторопливо удаляется по коридору для прислуги. Сыщик схватил призрака за локоть и рывком повернул к себе. На него взглянули строго. Поступать так с прислугой в «Славянском базаре» не принято.
Загадка раскрылась просто. Горничная, отражаясь в двух зеркалах, при недостатке освещения снизу показалась настоящим призраком. Это была обычная горничная, в строгом черном платье, с коронкой в волосах и белом передничке. Она несла поднос с вином и закусками. Пушкин принес извинения и отпустил девушку в черном. Подождав, пока барышня скрылась, он вернулся в четвертый номер через заднюю дверь.
То, что находилось в гостиной, виднелось редкими контурами. Пушкин предусмотрительно выключил свет, чтобы любопытство коридорного и портье наткнулось на темноту. К приходу пристава следовало включить свет. Он потянулся к выключателю электрического освещения, когда входная дверь номера тихо отворилась.
Пушкин отдернул руку.
Из коридора падал свет. Створка распахнулась настолько, чтобы пропустить входящего. Судя по фигуре, это была дама. Лицо ее скрывали темнота и вуаль. Она замерла на пороге в нерешительности, стараясь разобрать, что перед ней.
Пушкин затаил дыхание, чтобы не спугнуть ее.
Дама колебалась, не решаясь шагнуть во мрак гостиной.
18
Слушая шлепки мокрой тряпки и тяжкие вздохи Кирьякова, Михаил Аркадьевич ощутил в душе покой и равновесие, какие бывают у человека, хорошо исполнившего работу. Он не питал к виновному ни капли злости, более того, понимал и даже в чем-то одобрял его усердие. Наказание необходимо было как горькое лекарство, чтобы подчиненные не зарывались и помнили: главное в сыске – интересы статского советника Эфенбаха. Их надо блюсти, холить и лелеять. Остальное – подождет. И тогда начальник сыска явит добрый лик во всей лучезарности. Михаил Аркадьевич искренне верил, что таким нехитрым способом воспитает весь сыск.
Предпраздничное настроение, смятое явлением жандарма и суетой вокруг арестованной, а потом отпущенной барышни, заиграло в полную силу. Он уже представил, как завтра в семейном кругу будет встречать сочельник, а затем нескончаемая, радостная кутерьма Святок до самого Нового года и Крещения. От нахлынувших чувств Эфенбах пропустил рюмочку и уже собрался отправиться домой, как на пороге кабинета возник чиновник канцелярии обер-полицмейстера, мрачный и усталый по обыкновению. Он сообщил, что господин Власовский ожидает господина Эфенбаха для доклада немедленно. Повернулся и ушел, как будто ему было безразлично, послушается начальник сыска или наоборот.
А вот Эфенбаху предстояло пережить несколько не самых легких минут. Он вспомнил, что упустил из виду розыски Королевы брильянтов, о чем непременно спросит Власовский. О чем еще спрашивать в такой час?! Но Михаил Аркадьевич не сделал бы карьеру в полиции, если бы не умел находить выход из любой безвыходной ситуации. У него всегда имелось о чем доложить начальству. В докладную папку он положил несколько листов, исписанных Лелюхиным, поправил галстук и отправился этажом ниже.
Войдя в обширный кабинет обер-полицмейстера, Эфенбах сразу понял, откуда ветер дует.
Полковник Власовский находился в прескверном настроении. Причиной тому были неумолимо приближающиеся праздники. Потому что делать в эти трудные для обер-полицмейстера дни по службе было нечего. Любая лень, нерадивость и недочет его подчиненных, от дворников до городовых, находили весомый и неубиваемый аргумент: «Так ведь праздник же». По предыдущим годам Власовский знал, что на праздник в Москве принято валить все, что угодно. И поделать тут ничего нельзя. Однако пока еще его подчиненные не могли оправдаться праздником, и Власовский выбрал ближнюю жертву.
Между тем начальник сыска имел вид подтянутый, он выглядел совсем не так, как выглядит набедокуривший чиновник. Довольно четко, по-военному прошел от двери к столу обер-полицмейстера и выпрямился почти по стойке «смирно».
– Господин полковник, разрешите доложить! – тоном бравого служаки рапортовал Эфенбах. – Имеем непосредственные успехи в порученном деле изловления и арестования злодейки, именуемой «Королева брильянтов».
Власовский, который как раз хотел строго спросить об этом, оказался без козыря.
– Ну, доложи, – буркнул он, чувствуя, как запасенные молнии блекнут.
Эфенбах открыл папку с ухватками истинного царе-дворца.
– Составлен однозначно словесный портрет преступницы! – торжественно доложил он. – Прикажете зачитать?
Новость была неожиданно важной. Власовский приказал.
Прокашлявшись, Михаил Аркадьевич хорошо поставленным и громким голосом стал читать описание, которое диктовала Агата. Выходило складно и звонко, так, что перед внутренним взором обер-полицмейстера представился вполне осязаемый женский портрет. Ему показалось, что где-то он видел похожую особу. Во всяком случае, сыск проделал работу неплохо, очень неплохо. Хвалить нельзя, но и бранить не за что. Того гляди в самом деле поймают.
