– В «Славянском базаре»?
Ольга Петровна стянула на груди шаль, как птица, которую держат на привязи.
– Ну конечно же.
– Ритуал намечался на вечер воскресенья, девятнадцатого декабря?
– Да, господин Коччини обещал это.
– Ольга Петровна, ваш покойный супруг, Григорий Филиппович, знал об этом?
– Что вы! – возразила она. – Если бы Гри-Гри узнал, он бы…
Наверняка даже самый незлобивый из Немировских в минуты ярости способен проявить фамильный характер. Чего Ольга Петровна, конечно, прямо сказать не могла.
– Что теперь будет с состоянием Немировских? – вдруг спросил Пушкин в раздумье. – Род пресекся, передавать наследство после Петра Филипповича некому. Ломбард, кредитная контора, ювелирный магазин – кому все достанется?
После волнения Ольга Петровна вполне овладела собой. Стояла с прямой спиной, гордая женщина в черном, и только держалась за плечи сестер.
– Нам остается крохотный шанс, – сказала она за всех. – Надеемся, что суд внемлет нашим мольбам и наследство Пе-Пе будет передано Марише. Быть может, сестра не оставит нас с Ириной умирать у ее порога с голода.
В ответ Марина коснулась ладони Ольги Петровны.
– Возможно, внемлет, – согласился Пушкин. – Марина Петровна, прошу вас завтра к девяти утра прибыть в Городской участок для опознания.
Марина оборотилась к Ольге Петровне, ища поддержки. Сестра не могла защитить.
– Это обязательно? – только спросила она.
– Понимаю, как вам тяжело, но вынужден настаивать. Таков закон.
– Раз так нужно, я буду, – ответила Марина.
Пушкин сочувственно вздохнул.
– Марина Петровна, от лица сыскной полиции и от себя лично прошу принять соболезнования.
Шагнув к женщинам, глубоко поклонился и протянул ладонь Марине. Отказать ему было невозможно. Она положила свою руку в его ладонь. Пушкин склонил голову и коснулся губами ее пальцев. Соблюдая приличия, ограничился кратким поцелуем. Отпустив руку вдовы, еще раз поклонился и пошел в прихожую, где осталось его пальто. Часы в глубинах дома как раз пробили одиннадцать. За что Пушкин был им благодарен.
23
Дверной колокольчик тренькнул нежно и ласково, серебряным звоном. А сердце Ангелины прыгнуло в горло, да там и осталось. Прислуга была отпущена еще вчера. Приближаться к двери она боялась. Замерла в кресле, надеясь, что кто-то ошибся или вовсе звенело в ушах. Ангелина принялась считать секунды, загадав, что на двадцать первой страх кончится. Тот, кто за дверью, подумает, что в доме пусто. Окна темные. Может, уехали неизвестно куда.
На счете «пять» колокольчик ожил. Звон стал требовательным и злым, или ей так показалось. Не получится отсидеться и затаиться. Плотнее запахнув пеньюар тончайшего шелка, Ангелина направилась в прихожую. У самой двери застал новый звон. Над головой как будто гроза громыхнула. Ангелина приподнялась на цыпочках и прижалась ухом к дверному полотну. С той стороны было тихо. Она задержала дыхание, чтобы разобрать хоть что-то. Колокольчик грянул в четвертый раз. От испуга она крикнула: «Кто там?!» Голос подвел, вместо окрика рассерженной хозяйки вышел жалкий стон. Из-за двери ответили так, как она боялась. Строго и требовательно. Ангелина еще смогла возражать: «Что вам угодно?» Но и это было бесполезно. Трясущимися руками отщелкнула замок и скинула цепочку. Дверь выскользнула. В проеме оказался силуэт, хорошо знакомый. Ангелина пыталась улыбаться.
– Ах, это ты… Вот не ждала, – страх и холод сильно мешали играть невинность.
– Прошу простить за поздний визит, госпожа Камаева. Обстоятельства требуют.
– Обстоятельства… Какие же обстоятельства?
– Розыск персоны, которая скрывается у вас в квартире.
Ангелина заметила, что мелко и противно дрожит.
– У меня никого нет… Совсем никого… Я уже давно сплю, как видишь…
– Не могу поверить.
– Я не умею врать, ты знаешь.
– Мужское пальто на вешалке подтверждает обратное.
Как могла забыть! Надо было спрятать. Разве в суматохе вспомнишь о мелочах!
– Ах, это… Это еще от мужа осталось. Это не его, – проговорила Ангелина.
– Разве я назвал вам, госпожа Камаева, кого именно хочу видеть?
Попалась, совсем попалась. Обманул бедную женщину, мелко и подло. Ангелине хотелось заплакать, но слезы не шли. Замерзли, наверное.
– Так вы позволите? – спросил Пушкин, входя и не дожидаясь разрешения растерянной женщины. И направился прямиком к гостиной. Тут только Ангелина кинулась вдогонку и повисла у него на локте.
– Алексей! Умоляю! Не давай воли гневу и ревности! Он невинен, как дитя! Это я, я одна во всем виновата! Не убивай его! Это моя гибельная страсть! Прости меня и его! Будь милосерден!
Пушкин бережно приподнял женщину, стараясь не смотреть на распахнутый пеньюар.
– Госпожа Камаева, мне дела нет до ваших страстей.
Голос его действовал безотказно. Ангелина сразу поверила, что не произойдет ужасной сцены ревности со стрельбой, кровью, прощальным словом умирающего, примирением конкурентов за миг до смерти одного из них, раскаяний, слез, клятвы и всего прочего. Как известно, подобная чепуха бывает только в пятикопеечных женских романах, до которых Ангелина была большая охотница, – их продают на лотках. В воображении она видела, как старый любовник убивает нового из-за нее – прекрасной, но порочной. Вредная частичка женской души требовала, чтобы это произошло. Ради кого еще в Москве мужчины убивают друг друга? Ее окутает ореол славы. Наверняка после такого за ее руку и сердце (не говоря уже о состоянии) выйдет настоящая драка. Жаль, что такое не случится…
Пушкин был спокоен. Слишком спокоен для бывшего любовника, который пришел в ночи свершить месть, как статуя Командора. Он зевнул, чем разбил в осколки фантазии женщины. К Ангелине вернулась уверенность. Она запахнула пеньюар, впрочем, не слишком быстро, чтобы напоследок он разглядел, какое счастье упустил.
– Алексей, ты даешь слово не наделать глупостей?
– Госпожа Камаева, я очень хочу спать. Приведите его, оставьте нас и через четверть часа получите целым и невредимым.
На всякий случай погрозив пальцем, Ангелина проскользнула в спальню, старательно прикрыв дверь. Послышалась возня и перешептывание, голос Ангелины стал громче, можно было разобрать, как она приказывала. Не выбирая кресла, Пушкин плюхнулся в ближнее. Теплая мягкость приняла его, он почувствовал, как устал за длинный день. Еще немного – и сон одолеет. Очень вовремя створка приоткрылась, в проеме показался господин в домашнем халате, блестя налысо выбритой головой и бритыми щеками.
Когда женщина меняет прическу, она становится другой. Оказалось, что бакенбарды меняют лицо мужчины не меньше. В первое мгновение Пушкину показалось, что он ошибся. Но только в первое. Все-таки черты лица изменить невозможно. Он указал на кресло напротив. Господин в чужом халате опасливо приблизился и присел на краешек.
