Доктор спал и видел сны. Сны были мутными, жаркими, дикими, как наказание за его слабости. В этом он был уверен. Но поделать ничего не мог. И спасения не было. «Волшебный» эликсир помогал по утрам. Ночью Богдасевич оставался наедине со снами, беззащитный и беспомощный. Конечно, было два способа избежать пытки: или не спать, или не пить. Однажды он выдержал без сна трое суток. За что поплатился: сны наказали такими кошмарами, что доктор зарекся ставить эксперименты. Про второй способ и говорить нечего. Человеческий организм не способен в полиции служить без алкоголя. Даже если бы нашел Богдасевич в себе силы сдержаться, так друг пристав все испортит. Вечера не проходит, чтобы у него в кабинете не уходили под стол две, а то и три бутылки коньяка. Доктор поначалу пытался объяснить, какие муки терпит ночами после застолий. Свешников сочувственно слушал, кивал и доставал бутылку дорогого коньяка, от которого «точно вреда не будет». Оставалось смириться с участью. Что Богдасевич и сделал. Не менять же участок из-за такого пустяка, как кошмары в снах. Про такое в рапорте не напишешь.
Перед глазами, как обычно, крутилось нечто жуткое и яркое, с разноцветными всполохами и брызгами, которые жгли огнем. Из водоворота возникали чьи-то рожи, гримасничали и строили морды, а бедный доктор отмахивался и прятался от них, но они настигали. Как вдруг что-то его тряхнуло и вырвало из кутерьмы. Богдасевич вздрогнул и увидел темноту. Из темноты смотрело лицо. Оно было смутно знакомо. Он почувствовал, как его шевельнули за плечи.
– Богдасевич, просыпайтесь.
Сна не было. Сон кончился. И мучения кончились. За что доктор был благодарен. Он потряс головой, опустил ноги и огляделся. Без сомнений, он в медицинской. Опять заснул на смотровой кушетке.
– Который час? – шепотом спросил он.
– Шесть, – последовал краткий ответ.
Богдасевич еще не вполне овладел своим бытием, кое-где держали ниточки сна.
– Шесть чего?
– Утра. Сегодня двадцать четвертое декабря. Год интересует?
– Благодарю… Нет. Помню. Кажется. – Богдасевич окинул взглядом фигуру, которая возвышалась над ним. – А вы что тут делаете в такую рань?
– Жду от вас протокол.
Доктор смутился: не забыл ли он что-то важное?
– Протокол? Какой протокол?
– Протокол вскрытия тела Петра Немировского.
– Ах да, обещал. – Богдасевич миролюбиво зевнул и тут же опомнился: – Пушкин, у вас совесть есть? Будить человека ни свет ни заря по таким глупостям? Когда я должен был успеть? Ночью, что ли, не спать? Совсем стыд потеряли?
Доктор старательно возмущался, чтобы не сболтнуть: после возвращения из «Славянского базара» пристав достал очередную «заветную» бутылку и не отпустил, пока не добрались до дна. Нервы, видите ли, у него разошлись. Свешникову хоть бы что, отправился храпеть под боком у жены. А расплачиваться кому? Богдасевичу, больше некому.
– Часа хватит, чтобы провести вскрытие?
У милого сыщика совесть и не ночевала. Всем от бедного доктора что-то надо. Богдасевич попытался вяло отнекиваться. Слушать его не стали. Помогли надеть сюртук и проводили до морга. Чему доктор был, в сущности, рад: лучше в трупах копаться, чем такие сны терпеть. Около четверти восьмого он вернулся в медицинскую. Пушкин ждал.
Богдасевич сел за стол и, не отвечая на вопросы, заполнил протокол. Промокнул свежие чернила и подвинул листы казенной бумаги. Пушкин прочел и вернул доктору. Протокол должен лечь в дело.
– Что, довольны? Торжествуете?
– Фактам нельзя радоваться или не радоваться. Это факты, – ответил Пушкин.
– Пристав наш точно не обрадуется, – сказал Богдасевич, зная, что получит взбучку от Свешникова за результаты вскрытия. При этом втайне торжествуя: пусть друг побегает, раскрывая дело, в другой раз будет знать, как мучить коньяком невинных.
– Свешникова где найти?
– В такой час? У себя, где же еще. – Богдасевич показал на потолок, над которым находилась квартира пристава, и не сдержал зевок. – Спит блаженным сном. Ни о чем не беспокоится. Загляните к нему прямо сейчас, вам можно.
Богдасевич невольно улыбнулся, представив, как любит Свешников ранние побудки. Ничего, ему будет полезно.
– Пушкин, а что это у вас с лицом? – спросил доктор, присматриваясь.
– Что не так с моим лицом?
– Глаза красные, как будто ночь не спали.
– Вам показалось. Прекрасно выспался, – ответил Пушкин, помахал на прощание и вышел из медицинской.
– Не вздумайте отвертеться от ужина! – крикнул Богдасевич ему вслед.
Звонить пришлось долго. Когда дверь со скрипом открылась, на пороге показалась смутная тень пристава. Вернее, то, что смогло выбраться из сладких снов. Свешников был в домашнем халате, кое-как запахнутом на животе, шевелюра его имела вид шевелюры после подушки, а глаза мучительно щурились, пытаясь разглядеть наглеца, который посмел разбудить, не боясь последствий. Когда же пристав смог разобрать, он скривился, как от прокисшего молока.
– Что?! – только проговорил он. В кратком вопросе вместилось слишком многое: «и какого лешего вам надо?», и «еще сюрприз с утра пораньше?», и «когда же это кончится?», ну и прочие не совсем печатные выражения, принятые в полиции. И не только в полиции.
– По результатам осмотра тела, в основании черепа найден след от удара большим тупым предметом.
– А-а-а? – пробормотал Свешников, искренне не понимая ни единого слова. – Какого черепа?
– Петра Немировского ударили по затылку. Тупой тяжелый предмет: бутылка шампанского, на что вам было указано, – безжалостно сказал Пушкин.
Приставу показалось на миг, что он еще спит и это сонные видения пляшут перед глазами. Во сне люди тоже разговаривают.
– И что?
– Хочу сделать вам рождественский подарок.
Нет, все происходит наяву. Не хватало, чтобы Пушкин являлся ему во сне. Пристав ощутил холод в груди и запахнул халат.
– Спасибо, уже сделали.
– Подарок отменный.
– И какой же?
– Раскрытие трех убийств. Отдам вашему участку. Наверняка заслужите благодарность от обер-полицмейстера. По рукам?
Как ни был раздосадован Свешников, от таких подарков отказывается только дурак. Дураком пристав не был. Для порядка поворчав, он спросил, что от него требуется.
– Трое городовых и Богдасевич, – ответил Пушкин.
– Доктор зачем понадобился?
– Лично мне не нужен. Обстоятельства могут сложиться так, что потребуется его помощь.
Свешников понимающе кивнул, хотя не имел ни малейшего представления, о каких обстоятельствах шла речь.
– От сердца отрываю, – сказал он. – Берегите его, он у нас один.
