— Предположим, нет. Но какой ценой? Снова жизни товарищей?
Холодный огонь сверкнул в глазах Банглина, но говорить он ничего не стал. Слева от них сработали системы обзора, и с высоты пяти тысяч километров открылся вид на ровный белесый сфероид Тартара.
Диего Вирт стоял на смотровой площадке станции приема трансгалактических кораблей и смотрел на яркую желтую звезду в правой полусфере площадки. Это было Солнце. Он не один раз возвращался из дальних полетов, видел десятки других светил, более могучих, яростных и, наоборот, багровых и тихих, как потухающий костер, но Солнце волновало его по-иному, смотреть на него было приятно и радостно, потому что Солнце — это уже Земля, это запахи и тепло родного дома.
— Идем, Диего, — окликнул его Шелгунов.
Вирт с сожалением оторвал взгляд от черного «небосвода» с искристой полосой Млечного Пути.
— В отдел? — спросил Шелгунов уже в коридоре, поблескивая в полутьме круглыми зоркими глазами.
— Сначала отправлю Габриэля.
— Лечцентр на Филиппинах?
— Нет, медицинский профилакторий в Брянских лесах, на Десне. Там родилась Полина, а она лучше знает, что нужно Габриэлю для выздоровления…
— Не везет парню. Второй раз попадает в переделку. Как это с ним случилось?
— Потом расскажу. Ты вот что. — Диего остановился. — С Аней все нормально?
— А что с ней может случиться? — простодушно удивился Шелгунов. — Это она не знает, что ты вернулся, а то давно была бы здесь.
Диего Вирт вздохнул.
— Ты ей не говори… ну… совсем не говори, что я был в Системе. Устрою Габриэля, побываю в отделе — и опять к Тартару. Там еще много работы, и бросить ее сейчас нельзя. Понимаешь?
Шелгунов подумал и сказал:
— Вообще-то не очень, но ты можешь не объяснять.
Они подошли к оранжевой двери зала ТФ-сообщений, за которой только что скрылись голубые халаты врачей, готовивших к транспортировке на Землю Грехова, и снова остановились.
— А что объяснять? — с неожиданной грустью сказал Диего. — О гибели Сташевского Аня уже знает, а тут еще Габриэль… Если я приду сейчас к ней, живой, невредимый… а потом снова уйду… Думаешь, ей будет легко? Да что говорить, ты человек несемейный, не поймешь, пожалуй.
— Не пойму, — согласился Шелгунов. — Тебе видней. Что ж, до встречи?
— До встречи. Спасибо, что прилетел. Ты сам-то куда сейчас?
— Меркурий — база планетологов. Рисковые ребята, глаз да глаз нужен…
Диего Вирт сжал ладонь Шелгунова и шагнул в дверь. От Земли его отделяли только минуты подготовки аппаратуры. Сама ТФ-передача осуществлялась практически мгновенно.
ЛЕЧЕНИЕ
Поначалу Полину впускали к Грехову лишь на короткое время. Она входила в помещение лечебных процедур и молчаливо усаживалась перед прозрачной стеной. Грехов, неподвижный, утонувший в пеномассе, безучастно смотрел на нее огромными, заполненными внутренней болью глазами. Он был слаб и беспомощен, и слезы душили Полину: никогда еще она не видела Габриэля столь не похожим на самого себя, и жалость к нему поднималась в ней слепой волной, жалость и желание обнять, закрыть своим телом амбразуру боли и горечи воспоминаний…
Потом он начал узнавать ее, улыбался странной улыбкой дважды воскресшего человека, но иногда словно облачко набегало на его лицо: он вдруг гасил улыбку, и Полина внутренне сжималась от тревожного предчувствия, хотя не знала и не могла знать, откуда приходит к ней ощущение угрозы ее и без того недолгому ущербному счастью.
Наконец через десять дней лечения стимуляционными излучениями врачи разрешили Грехову покинуть медцентр, правда, пока не дальше Брянского заповедника, в пределах которого действовала связь с медицинской аппаратурой центра: автоматы продолжали следить за его состоянием через датчики, что невольно напоминало ему санаторий на Чаре. Правда, земная природа была ему во много раз дороже.
— Куда теперь? — спросил Грехов, оглядываясь по сторонам. Они стояли на крыше здания, окруженного с трех сторон сосновым лесом. С четвертой открывался вид на Десну, на пойменные луга правобережья. Желтый глиняный обрыв, темная зелень бора, тишина, свежий ветер… И до самого горизонта светлая прозелень лугов, полосы ивняка и ольхи… Простор… А с другой стороны — мохнатая темно-зеленая шкура хвойного леса, усеянная кое-где драгоценными вкраплениями березовых, дубовых и кленовых вершин, кристаллическими пирамидами зданий.
— Я родилась в Деснянске, — сказала тихо Полина. — Недалеко, полчаса на такси. Можно также ТФ-коридором, если захочешь…
— Лучше такси. Здесь ведь нет паутин…
Полина испуганно посмотрела на Габриэля, но он щурился на солнце и улыбался, с удовольствием ощущая свое тело сильным и послушным, как и прежде.
Что-то стояло между ними. То ли память долгой разлуки, то ли тяжесть пережитого. Преграда, конечно, хрупкая, но оба не знали пока, как ее переступить. Полину не покидало чувство неловкости, будто познакомились они совсем недавно, и поэтому она смотрела на Грехова робко и с недоверием. Ей все еще казалось чудом, что он жив, что он здесь, на Земле, рядом, что опасность не угрожает ему и он не исчезнет в безвестности, как это было уже не один раз.
Пинасс-такси воспарил над лесом, и Грехов, впитывая наплывающие снизу запахи и звуки, наслаждаясь покоем, древним покоем древней земли, почувствовал на себе взгляд Полины, медленно повернул к ней голову и увидел слезы, дрожащие в ее глазах.
— Полина… — сказал он вдруг пересохшими губами. — Серебряный свет мой…
Светопанели медленно угасали, комната потеряла размеры и реальность, мрак поглотил ее. Дождавшись, пока в толще стен погаснет последний огонек, Габриэль изменил поляризацию части стены, и ему показалось, что он заглянул в глубокий колодец, на дне которого засиял мягким светом лунный диск.
— Не спугни, — прошептал он, отодвигаясь. Полина придвинулась ближе, по лицу ее скользнул прозрачный лучик и отозвался в груди Габриэля замирающей болью.
— Ты не сказал мне, что был на Чаре после… после того случая… Изменился…
— Больше года меня не было… Я ведь тоже не знал, что этот год прошел для меня в более глубоком сне, чем обычно. Если бы не врачи Чары…
— Я знаю, Диего рассказывал. И все же год — это очень долго, это вечность, и теперь мне кажется, что я намного старше тебя. Неизвестность хуже несчастья, я боюсь: за тебя боюсь, за себя боюсь. Но пока ты рядом — ты мой…
Руки Полины обняли Габриэля за шею, и горячие губы прижались к ее губам…
По стене бежал серебристый зайчик, остановился, подмигнул и исчез. Он был деликатен, словно знал, как хрупко и изменчиво то, что люди называют счастьем…
— Диего оставил для тебя письмо…
— Письмо? Разве он не на Земле?
