Он оказался очень высок ростом. И в высшей степени неприветлив. И еще поразительно красив. Стефани в жизни не видела более красивого мужчины. Она смотрела на него, вытаращив глаза и открыв рот. С ее стороны это было крайне бестактно и дерзко, но она просто не могла оторвать от него глаз.
Принц Рафик с головы до ног был одет во все белое с золотом. Белая шелковая туника с высоким воротом и узкими рукавами облегала мускулистое тело, длинные ноги, широкие плечи и мощную грудь. Стройность бедер подчеркивал тяжелый пояс, украшенный драгоценными камнями. Такими же были и ножны его ятагана. Тонкая накидка поверх туники казалась сотканной из серебра и расшитой крошечными бриллиантами. Его куфию из того же материала удерживал золотой шнур.
Но все внимание Стефани было обращено к обрамленному этим головным убором лицу принца. В свое время ей случалось видеть красивых мужчин, но этот мог бы служить образцом совершенства. Кожа цвета песка в тени. Высокие скулы, почти орлиный нос и губы, которым удавалось быть одновременно и очень чувственными, и не знающими пощады. Из-под сильно изогнутых дуг бровей смотрели глаза такого темно-карего цвета, что казались почти черными. Стефани не видела его волос, но могла поспорить, что они черные, как ночь. Падший ангел, погрязший в грехе. Она понятия не имела, откуда явилось это странное знание, но слово «грешный» идеально описывало этого человека.
И так же хорошо описывало ее мысли. О господи! Ей, как никому другому, следовало бояться подобного опасного знания. И вовсе не красота принца Рафика должна была занимать ее мысли. Несмотря на его тяжелые веки, взгляд, казавшийся просто слегка задумчивым, и почти утомленное выражение лица, Стефани не могла обмануться. Перед ней стоял человек, настолько привыкший к власти, что он не нуждался в том, чтобы ее демонстрировать. Принц Рафик мог быть одет в лохмотья, но его статус все равно не вызвал бы у нее сомнений. Это было в его глазах. Не высокомерие, а убежденность в своем предназначении, уверенность в том, что он хозяин всего, на что упадет его взгляд. Это читалось в его осанке, в царственных линиях всей его фигуры. С запозданием собравшись с силами, чтобы пошевелиться, Стефани присела в глубоком реверансе.
– Встаньте.
Она сделала, как он велел, остро сознавая свой неприглядный вид: запылившуюся одежду и лицо, которое казалось буквально испещренным песком. Его глаза, полуприкрытые веками, скользнули по ее фигуре с бесстрастным, непроницаемым выражением.
– Кто вы и зачем вы здесь? – спросил принц Рафик. Он говорил по-английски с легким акцентом.
Несмотря на волнение, вызванное впечатлением, которое произвел на нее принц, Стефани прекрасно понимала, что тоже должна впечатлить его. Сжав за спиной кулаки, она заставила себя посмотреть ему в глаза и ответила на его языке:
– Ваше величество, я здесь по вашему приглашению.
– Я не посылал вам приглашения, мадам.
– На самом деле это не совсем так. Возможно, это поможет прояснить ситуацию, – ответила Стефани, протянув ему свои бумаги.
Принц бегло просмотрел документ.
– Это королевский ордер, который я отправил знаменитому ветеринару Ричарду Дэрвиллу, приписанному к седьмому гусарскому полку. Как он оказался у вас?
Стефани еще плотнее сплела пальцы, как будто это могло унять дрожь в ногах.
– Я Стефани Дэрвилл, его дочь и ассистент. Моего отца очень взволновало сообщение о болезни, поразившей ваших лошадей, но он при всем желании не смог бы оставить полк, пока Наполеон на свободе и наша армия в любой момент может пойти в бой. – Что было чистой правдой, хотя и далеко не всей.
– И он счел уместным отправить вместо себя свою дочь? – Голос принца звучал скептически.
– Мой отец научил меня разбираться в физиологии лошадей и в том, как лечить их болезни, – ответила Стефани более уверенно. – Я с самого раннего возраста работала с ним бок о бок. Кроме того, в прошлом году я работала в одном из самых крупных английских конезаводов, который находится в Ньюмаркете. Так что у меня имеется достаточный опыт. Хотя я, конечно, не могу сказать, что обладаю таким колоссальным опытом, как мой отец.
– У Ричарда Дэрвилла репутация самого лучшего в мире специалиста по лошадям. Его слава так велика, что достигла Аравии.
– И это заслуженная слава, ваше величество, – с гордостью произнесла Стефани. – На самом деле можно без преувеличения сказать, что мой отец в своем роде провидец. Он много лет без устали боролся, чтобы вывести ветеринарную практику из тьмы средневековья, заставить армейских коновалов отказаться от неоправданно жестоких и по большей части неэффективных способов лечения. Внедрить новые идеи, новые методы, основанные на принципах хирургии, разработанных великим Джоном Хантером. Мой отец…
– Мне известны достижения вашего отца, мисс Дэрвилл, – перебил ее принц. – По этой причине я и обратился за помощью к нему. Но не к его дочери. – Он снова окинул ее своим холодным взглядом, от которого ей стало слегка не по себе. Хотя и не так, как от следующих его слов. – Не говоря уже о том, что вы женщина.
– Что характерно для всех дочерей. – Стефани стиснула зубы. Она не первый раз сталкивалась с таким предубеждением. – Но, как я заметила, это не слишком заботит моих пациентов.
– Возможно, но мне трудно поверить, что их хозяева готовы с такой же легкостью закрыть на это глаза.
– Вот одна из причин, почему я предпочитаю людям животных, – выпалила Стефани. У нее вдруг страшно разболелась голова. Она сняла шляпу и запустила руки в мокрые от пота волосы. Не стоило настраивать принца против себя. Она с опозданием, но все же вспомнила про письмо, которое дал ей отец. – Возможно, это сможет вас убедить.
Принц сломал печать и прочитал письмо, написанное и подписанное четким папиным почерком.
– Весьма впечатляющее свидетельство. Надеюсь, что на его объективность не повлияли теплые отцовские чувства.
Его должно было взбесить безрассудство этой маленькой женщины, посмевшей так разговаривать с ним. Но Рафика заинтриговало, как она с явным вызовом смотрела на него своими большими карими глазами, видимо не сознавая, что нарушила все мыслимые правила приличия, придворного этикета и любых протоколов.
Она оказалась не так молода, как виделось с первого взгляда, – лет двадцати пяти – двадцати шести. Ее волосы выгорели на солнце, но он догадывался, что от природы они темнее, поскольку ее ресницы и брови были темно-каштановыми. Ее кожа была не того оттенка, что называют «английской розой», скорее оливковая, тронутая загаром, но не обгоревшая. Он не сказал бы, что она красива. Щеки слишком круглы, глаза слишком дерзки, подбородок слишком тверд. В ней чувствовалось гораздо больше характера, чем надо, чтобы называться хорошенькой. И все же в ней было что-то очень привлекательное, какая-то притягательность, которую он не мог определить. Несмотря на все признаки долгого путешествия, несмотря на то, что в ее внешности и поведении отсутствовали любые намеки на кокетство, можно было подумать, будто она только что встала с постели, где всю ночь с большим удовольствием предавалась бурным любовным утехам.
