– Да, государь. Вполне.
– Вы хотели обсудить что-то еще в связи с коронацией?
– Только одно, государь. Ваши визири поручили мне предложить вам совместить церемонию коронации с вашей свадьбой.
– Ни в коем случае! – выпалил Кадар еще до того, как успел обдумать слова визиря.
– Государь, вашим подданным не терпится приветствовать в Маримоне новую принцессу. Они ждут, что с ее прибытием начнется новая династия, – испуганно пояснил Абдул-Меджид. – Визири же считают: совместив две церемонии по примеру вашего уважаемого брата, вы проявите уважение к прошлому, продемонстрируете преемственность…
– И речи быть не может! – Кадар метнул на сидевшего напротив главного визиря недоверчивый взгляд. – Неужели вы всерьез считаете, что мне приятно воспоминание о… том дне?
Абдул-Меджид побледнел, но не сдавался.
– Исход событий оказался не таким, на какой мы все надеялись, – тихо ответил он, – но сейчас не время думать о прошлом, ваше высочество.
Беседуя с главным визирем, Кадар не мог думать ни о чем другом, кроме прошлого, – Абдул-Меджид поставил власть и политику превыше счастья собственной плоти и крови.
Если бы исход событий, как он выразился, был другим, они бы сейчас здесь не сидели. Но они здесь, и в одном Абдул-Меджид прав. Пора двигаться дальше.
– То, что вы предлагаете, невозможно, – более спокойным тоном объявил Кадар. – Кроме того, мы не договаривались об этом с отцом принцессы Нессары. Свадьба состоится после коронации, позже. – Гораздо позже, если ему позволят поступить по-своему. – Мне потребуется некоторое время, чтобы привыкнуть к новому для себя положению эмира. И моим подданным потребуется время для того, чтобы принять меня. – А еще ему нужно примириться с браком, которого он не желает. – Нужно время, чтобы обдумать мои замыслы, связанные с Маримоном.
– Замыслы, ваше высочество?
– Маримону пора стать частью современного мира. Хотя мне не хочется осуждать брата, его едва ли можно было назвать прогрессивно мыслящим правителем. – Кадар едва заметно улыбнулся.
Вместо ответа, Абдул-Меджид просто дернул себя за бороду. Кадар решил: главный визирь будет изо всех сил сопротивляться смене курса.
– Нессарийское приданое весьма значительно. Нам следует как можно лучше употребить полученные средства. – Кадар поднялся. – Когда я как следует обдумаю свои планы, я поделюсь ими со своими визирями. Рассчитываю на вашу полную поддержку.
* * *
Констанс приняла ванну и переоделась в красивое шелковое платье с широкой юбкой, которое завязывалось на талии широким кушаком. Она мысленно сочиняла письмо маме.
«Милая мамочка!
Ты, несомненно, очень удивишься, когда получишь письмо, написанное моей рукой, ведь тебе, скорее всего, уже сообщили о моей гибели…»
Нет, никуда не годится. Может быть, увидев почерк дочери, мама решит, что Констанс написала письмо незадолго до своей предполагаемой смерти? Может, она так расстроится, что не взломает печать? Письмо может валяться невскрытым много дней или даже месяцев, и мама так и не узнает, какие радостные новости в нем содержатся. Наверное, нужно попросить Кадара написать сопроводительную записку, в которой он объяснит, как обстоят дела… А может быть, ей лучше попросить генерального консула в Египте вначале написать родителям, объявить о ее воскрешении по тем же официальным каналам, по каким объявили о ее смерти? Констанс же напишет маме о Маримоне.
«Милая мамочка!
Теперь, когда ты знаешь, что я выжила в кораблекрушении, хочу тебя заверить, что я гощу во дворце одного арабского эмира. Я здорова, и обо мне замечательно заботятся…»
Нет, ни в коем случае! Мама представит, что ее дочь пополнила собой небольшой отряд наложниц… Как, кстати, правильно? Отряд… Группа… Вереница наложниц? Кадар наверняка знает, чем заняться в гареме.
Зато она… Сегодня ее в первый раз в жизни поцеловали по-настоящему. При воспоминании о поцелуе она вздрогнула. Короткое прикосновение его губ… можно ли считать его настоящим поцелуем? Однако его хватило, чтобы она захотела большего. Констанс закрыла глаза, пытаясь представить, что значит «большее». Губы давят сильнее, настойчивее… Он прикасается к ней языком? Она снова затрепетала. И его длинные пальцы пробегают по ее спине или… да… обхватывают ее грудь. Поскольку корсета на ней нет, между ними лишь тонкий слой шелка. Она представила, как ее соски набухают от его прикосновения. Приятное покалывание распространяется по всему телу, ей становится жарко, она изнывает, желая продолжения. Он проводит пальцами по ее животу, приятное покалывание усиливается, в животе порхают бабочки, ее обдает жаром. А потом он спускается еще ниже…
Констанс быстро открыла глаза. За окном был белый день. О чем она только думает! Потуже завязав кушак, она вышла во двор и поплескала в лицо водой из фонтана. Вода намочила ей волосы, струйками стекала на грудь. Ей показалось: она вот-вот закипит.
– Наверное, только так и можно потворствовать своему… влечению, не компрометируя репутацию, – пробормотала она, садясь на край фонтана. – Мои мысли, чистые и не совсем, пока еще принадлежат мне… как и мое тело.
Пока еще. По спине у нее снова пробежал холодок, но отнюдь не приятный. Она не хотела отдавать свое тело тому безликому мужчине, за которого ей предстояло выйти замуж.
– Посмотри правде в глаза, Констанс. Ты совсем не хочешь выходить за него! – произнесла она вслух.
«Дорогая мамочка!
Я нахожусь в небольшом приморском эмирате, в сказочном дворце. Один невероятно обаятельный красавец пригласил меня стать его почетной гостьей. Как ни странно, он находит меня привлекательной. Что еще поразительнее, ему интересно то, что я говорю.
Мама, я жива и здорова и наконец могу рассуждать здраво. Хотя мне больно говорить об этом, мне кажется, что ты шантажом заставила меня согласиться выйти замуж. Я вовсе не хочу принадлежать чужому мужчине – пусть даже и богачу. Вот в чем суть проблемы, мама. Деньги мистера Эджбестона – его, а вовсе не мои. И деньги, которые мистер Эджбестон дал папе, – папины, а не твои. Сомневаюсь, что папа с их помощью выкупит имение или даже заплатит долги. Ты – единственная, кроме него самого, кто верит в его планы, построенные на песке.
Расплачиваться приходится мне. Я не хочу так поступать. Я не хочу выходить за мистера Эджбестона. Я вообще ни за кого не хочу выходить замуж. В этом красивом арабском эмирате я свободна. Конечно, я тешу себя иллюзиями, но сейчас я живо представляю, что все могло быть по-другому. Что могло бы быть, если бы я пожелала. Мне казалось, что у меня нет средств, к которым я могу прибегнуть, но я себя недооценивала.
Кстати, забыла упомянуть о поразительном событии: меня назначили придворным астрономом! Мне нравится жить во дворце в должности придворного астронома, хотя я понимаю, что это недопустимо. Сейчас в моем распоряжении лишь одно средство: время. Вопреки твоим советам, я вовсе не думаю о том, как стать хорошей женой. Все мои мысли посвящены другому. Мне вообще не хочется быть ничьей женой.
