Возможно, путь в Египет по Красному морю самый быстрый, и все же путешествие оказалось довольно утомительным, а судно, которое Абдул-Меджид нанял для нее, – отнюдь не гоночная яхта. К счастью, Констанс никуда не спешила. Покинув Маримон, уплывая на север, она хотела насладиться драгоценным временем в одиночестве, вспоминая ароматы, звуки, виды и жар Аравии. Они плыли только днем. Две команды по ночам спали на берегу, а Констанс сидела на палубе, смотрела на звезды и вспоминала. С каждым часом она все больше скучала по Кадару. Хотя она пыталась мыслить здраво, она без конца гадала, что он делает, о чем думает. Вспоминает ли он о ней? Скучает ли? Смотрит ли на те же звезды, что и она? Бессмысленно думать об этом… Когда она доберется до Каира, она постарается избавиться от этих воспоминаний, от него. Она попробует смотреть вперед, а не назад. Но сейчас еще можно…
Они догнали ее на третий день. Двое мужчин в накидках с маримонскими гербами. Судя по их виду, они плыли круглые сутки. С быстро бьющимся сердцем Констанс взломала королевскую печать на поданном ей письме. В отсутствие Абдул-Меджида Кадар не мог покинуть Маримон. У него возникло срочное дело, решить которое может только она. Он умолял ее вернуться как можно скорее.
Встречный ветер задерживал их. Они возвращались на более быстроходном судне, и все же чтобы добраться до Маримона, ушло три дня. Целых три дня Констанс размышляла, надеялась, мечтала… Только одного чувства она не испытывала: страха. Что бы ни побудило Кадара вернуть ее, она ему верила. Даже если он угадал ее чувства, он их не оскорбит. И если так, что он чувствует в ответ? Эти два вопроса непрестанно крутились у нее в голове. Два вопроса, на которые она скоро, очень скоро получит ответ.
Когда они вошли в маримонский порт, сердце у нее готово было выпрыгнуть из груди. Для нее подготовили кресло-паланкин. Как ей объяснили, ее прибытия ждали в любое время, днем или ночью. В голове всплыли картины первого путешествия вверх по крутой, извилистой тропе во дворец. Ноги подкашивались, когда ей помогли выйти из кресла на площади.
Ее снова ошеломили величие дворца и совершенная красота раскинувшейся внизу бухты. Так хорошо вернуться! И так рискованно с ее стороны так думать.
Ее встретил страж. Она ждала, что ее проводят на террасу, в библиотеку или даже в собственные покои, но преисполнилась дурных предчувствий, когда поняла, что ее ведут в Зал приемов. Кадар написал, что дело срочное. Ей и в голову не приходило, что дело может оказаться не личным, а государственным. Возможно, в Маримон прибыл эмиссар из британского консульства в Каире. Предвкушение сменилось разочарованием. А потом двери распахнулись.
Зал был пуст. Войдя, смутно сознавая, что двери у нее за спиной захлопнулись, Констанс не сразу поняла, что изменилось. Казалось, в зале стало темнее, хотя на улице был день, и ставни открыли, а люстры…
– О боже! – Над ней белый сводчатый потолок преобразился в изображение неба. Констанс изумленно смотрела наверх. Темно-синее небо, усеянное золотыми и серебряными звездами, звездами в голубоватых и красноватых тонах. Небо над Маримоном. Небо, которое она нашила на свой наряд для коронации. Небо, которое она нанесла на карту для Кадара.
– Небо, которое было свидетелем самого важного и глубокого события в моей жизни.
Она круто развернулась, и сердце у нее екнуло.
– Кадар!
– Констанс, – сказал он, беря ее за руку. – Тебе понадобилось уехать для того, чтобы я наконец понял, что не могу без тебя жить.
Может, она ослышалась? Наверное, она спит. Она посмотрела вверх, на расписанный звездами потолок, и снова заглянула Кадару в глаза. Он никогда раньше не смотрел на нее так. Она таяла под его взглядом.
– А ты не можешь? – наивно спросила она, потому что, хотя надежда снова расцвела в глубине ее души, она еще боялась верить.
– Я мог бы прожить без тебя, – ответил Кадар, и сердце у Констанс упало. – Если бы я не был тебе нужен, если бы я не смог сделать тебя счастливой, я бы прожил без тебя, потому что твое счастье значит для меня больше всего. Но я не хочу жить без тебя, Констанс. Я люблю тебя. Люблю всем сердцем, и если ты думаешь… – Кадар говорил так искренне, что все сомнения исчезли.
Теперь ее сердце совершало сальто. Ей казалось, будто внутри ее что-то расцветает, раскрывается, сверкает ослепительным светом. Она обвила его руками.
– Я не думаю, я знаю. Я так тебя люблю! Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя уже много дней и недель, и… и…
Он прильнул к ее губам. Так он ее еще не целовал; их поцелуй был исполнен огромного облегчения, нежности и радости, и у нее закружилась голова. Она целовала его в ответ, забыв обо всем, позволив губам и рукам сказать все, что она прежде скрывала, а он целовал ее в ответ еще более пылко, снова и снова повторяя самые драгоценные слова.
Наконец, они перестали дышать, глядя друг другу в глаза, ослепленные и пораженные.
– Я люблю тебя, Констанс, – сказал Кадар. – С того мига, как ты вошла в этот зал, я желал тебя. Ты меня заворожила. Ты меня злила и смешила. Ты видела за моими словами самые сокровенные мысли, а когда мои мысли оказывались ложными, тебе хватало смелости, сострадания и упорства вмешиваться. Ты перевернула мой мир с ног на голову, а затем снова поставила его на ноги. Ты вызвала у меня желание вместе с тобой добраться до звезд. Ты сделала меня счастливейшим человеком – я и не знал, что такое счастье возможно.
– Ах, Кадар… – Она не могла говорить. Ей нужны были новые слова, чтобы выразить, как сильно она его любит, но новых слов не было, а когда она произнесла три главных слова, по его глазам она поняла, что их достаточно.
– Я хочу, чтобы ты была счастлива, моя милая Констанс. – Он посерьезнел. – Я не стану делать тебя узницей моей любви, – горячо продолжал он. – Я обо всем подумал, уверяю тебя. Можешь по-прежнему оставаться придворным астрономом. Можешь рисовать волшебную карту, соединяя небо с мифологией. Можешь сменить Абдул-Меджида на посту главного визиря, если пожелаешь. Я исполню все, что сделает тебя счастливой!
– Кадар! – Она смеялась сквозь слезы. – Ка-дар, все, что мне нужно, чтобы я была счастлива, – это ты. Конечно, если ты любишь меня, как тебя люблю я.
– У тебя не будет повода в том усомниться.
Любовь, бесконечная, глубокая любовь была написана на его лице. Констанс притянула его к себе.
– Никогда, – сказала она, – я никогда не усомнюсь в твоей любви, если ты смотришь на меня вот так.
– Я всегда буду любить тебя, и звезды мои свидетели. – Кадар заключил ее в объятия. – Ты выйдешь за меня замуж? Станешь моей принцессой и соправительницей?
– Ты хочешь, чтобы я стала настоящей принцессой? И правила целым арабским эмиратом вместе с тобой?
– Никто на всей Земле лучше тебя не годится на эту роль; я больше ни с кем не хочу делить свои владения, свою жизнь и свою постель. Констанс, скажи, что ты согласна!
Она посмотрела на звездный купол, который он создал специально для нее. Она заглянула ему в глаза, темные от любви к ней. И уверенно ответила:
