– Нет, ты и говоришь, – хихикнула Бие.
Это был вполне дружелюбный смех, но все же… Бие прошла вперед меня в прихожую, и я увидел ее спину в зеленой кофте, подрагивавшую от беззвучного смеха. Ой-ой-ой, не очень удачное начало у меня получается. И почему я так странно разговариваю с этой девчонкой?
Мама Бие стояла на стуле в гостиной со складным метром в руке и мерила расстояние до потолка.
– Познакомься, мама, это Оскар, – представила меня Бие.
– Здравствуйте, – поздоровался я.
Женщина слезла со стула и убрала складной метр в коробку. Чет Бакер сыграл на трубе последний долгий аккорд, и зазвучала следующая мелодия.
– Тот самый Оскар, о котором ты мне рассказывала? – спросила мама Бие.
Бие кивнула. Ее мама пожала мне руку и задала несколько вопросов про школу. Я слушал и отвечал почти автоматически. В моей голове крутилась мысль: что на самом деле говорила про меня Бие? Что Оскар – это тот парень, который поет и танцует на тротуарах? Или Оскар – это парень, который не может отличить шоколадное мороженое от клубничного? А может, Оскар – это такой парень, который шепчется с рыбками?
После короткого допроса мама Бие опять залезла на стул, а Бие потащила меня дальше показывать их квартиру. Мы прошли через кухню и оказались в маленькой комнате. Оказалось, что Бие являлась такой же счастливой обладательницей «комнатки прислуги», как и я. Одна стена была так же скошена, как у нас в доме, но в остальном комната не была такой уютной как моя. На полу лежал матрас, а у стены рядом с окном возвышалась целая башня из коробок, достававшая до потолка.
– Это моя новая постель, – сказала Бие и уселась на матрас, скрестив ноги. – Так что там насчет печенья?
Я топтался между матрасом и башней из коробок и чувствовал себя круглым дураком. Здесь все было совсем не так, как дома у Хьюго. Там я запросто мог растянуться у него на кровати и перелистывать брошенный на пол журнал для мальчишек. А здесь я никогда прежде не был и чувствовал себя ужасно неловко. И все-таки я должен рассказать Бие о моей проблеме. Это я-то, который делится своим самым сокровенным только с бабулей, да и то лишь при условии, что на ней нет слухового аппарата.
– Это может прозвучать немного странно… – робко начал я.
Бие, не отрываясь, смотрела на меня своими черными глазами. Вид у нее был жутко заинтригованный. Я совсем растерялся.
– Так вот. То «печенье счастья», которое я получил от тебя, оно было… вкусное, – пробормотал я.
– Ясно… – разочарованно протянула Бие.
Понятно, что она ждала что-то поинтереснее.
Конечно же, расскажи я ей правду о «печенье счастья», это было бы жутко интересно. Но о таких вещах как-то стыдно говорить вслух.
– Хочешь еще одно? – спросила Бие вдруг.
Должно быть, я рефлекторно дернулся вперед, потому что Бие рассмеялась.
– Вижу, оно тебе действительно понравилось, – сказала она и отправилась на кухню.
Я пошел следом.
Бие открыла кухонный шкафчик и принялась в нем рыться, пока не выудила два золотистых пакетика с печеньем. Один она дала мне, а другой принялась разворачивать сама. Я стремительно сорвал обертку, и на моей ладони оказалось уже знакомое мне печенье в форме полумесяца. Я откусил уголок и достал изнутри бумажку. «Свершилось», – пронеслось вихрем в моей голове, и я развернул записку.
«Настоящий друг тот, кто умеет тебя выслушать».
И только?! Но это же никуда не годится!
– А что написано на твоей? – спросил я Бие.
– «Повезет тому, чьим другом ты станешь», – прочитала она и помахала бумажкой. – Это же классика, – добавила она.
– Вот как, – выдавил я.
– По правде говоря, твое имбирное печенье куда как вкуснее, – сказала Бие и кивнула на бабушкину жестяную коробку, которую я поставил на кухонный стол.
Я, все еще ошарашенный новым открытием о «печенье счастья», машинально открыл коробку и протянул печенье Бие. Она взяла его и достала мне тоже. Так мы и стояли на кухне, угощая друг друга печеньем. Немного глупо как-то.
Бие сунула в зубы имбирное сердце и улыбнулась, а в моей голове прозвучал бабушкин голос: «Неизвестно, что хуже: почувствовать себя глупцом, когда тебя отвергли или когда ты так и не осмелился признаться?»
Все верно. Правда, сейчас речь шла не о любви, а о том, осмелюсь ли я наконец-то рассказать Бие про это злосчастное «печенье счастья». Я понял, что просто вынужден это сделать.
– Если хочешь, возьми еще одно имбирное печенье, – предложил я Бие, – и выслушай меня. Мне надо рассказать тебе одну очень важную вещь.
Друг в беде
Бие выслушала всю мою историю. Несколько раз по ходу моего рассказа она начинала смеяться, но это был совсем не злой смех. Я рассказал ей почти все, кроме того, что, наверное, влюблен в Майю. Это был бы уже перебор. Но Бие все равно поняла, в какую ситуацию я попал и почему мне позарез нужно «печенье счастья» с точно такой же бумажкой.
– Это даже удивительно, но я никогда не встречала в «печенье счастья» подобной бумажки, – сказала девочка и задумчиво почесала кончик носа.
– Ты уверена? – Я не мог поверить своим ушам.
– Думаю, да, – кивнула Бие. – Хотя в последней партии могут быть и новые записки. Те печенья, которые лежат внизу, на кухне, только что купленные. Пошли проверим.
Во мне зажглась надежда. Бие зажгла ее, как бенгальский огонь, и он теперь горел в моей груди, разбрасывая искры. Я вскочил со своего места. Бие, прихватив куртку, крикнула что-то своей маме, я не понял что, и, обувшись, мы галопом понеслись вниз, на кухню ресторана. На кухне повар поджаривал что-то на большой сковороде. Папы Бие видно не было. Бие сунула руку в банку с печеньем и достала четыре золотистых пакетика. Бенгальский огонь внутри меня полыхал вовсю, и казалось, что искры жгут мне пальцы, пока я с дрожью в руках разворачивал бумажку.
Первая записка гласила: «Кто ищет правду, тот найдет счастье».
Вторая: «Повезет тому, чьим другом ты станешь».
– Я же говорила, это – классика, – усмехнулась Бие.
У нее было написано: «Следуй своей мечте» и «Друга в беде не бросай».
Полный ноль. Только куча глупых фраз про счастье и дружбу.
– Кажется, все то же, что и раньше, – вздохнула Бие.
Я сгреб бумажки и со злости кинул их на кухонный стол. Повар недовольно посмотрел на меня. Тогда я собрал все обратно и сунул в карман.
