– Зачем забрал у него флягу?
– После убийства меня затрясло. Чтобы унять дрожь, я решил выпить.
– Ты изначально собирался убить обоих? И Капу, и Костика?
– Нет, конечно, нет. Если бы Капа не проболталась, убил бы ее одну. Костик – случайная жертва.
– Когда ты убил Капу?
– Перед приходом полицейского. Я все оттягивал и оттягивал. Мне было жаль ее убивать. Она такая красивая! Но Капа увидела флягу брата и все поняла.
– Браво! – воскликнул Крутилин.
– Спасибо, – поблагодарил обессиленный экспериментом над собой Яблочков. – Однако возможны и другие версии.
– О них подумаем завтра. Пора по домам. Завтра опросишь всех Капиных клиентов.
– Хорошо. Знаете, что не дает мне покоя? Почему, лишив сознания, Злодей не оставил меня в доме, а вынес наружу?
– Признаться, я тоже об этом размышлял. Думаю, тебя спасло удостоверение. Наверняка он знает, что убийцам полицейских каторга не полагается. Что мы их не задерживаем, а расскасируем
[46]на месте.
3 июля 1871 года, четверг
Первым делом Яблочков отправился на квартиру Гневышевых.
– Клиентов к Капочке приходило много, – поведала Степанида. – Шила она тщательно, брала по-божески, вот люди и тянулись. Всех и не вспомню.
– Меня интересуют только мужчины.
– Мужчины? Откуда им взяться? На перелицовку вещи сдают женщины. Мужчины редко когда. Ну, разве Фаддей Фаддеевич, что под нами живет.
– Род занятий?
– Стряпчий.
– Женат?
– Фаддеич-то? Уже и внуки у них. Мальчонке пять, а девочке шесть. Родители ихние – сын Фаддеича и невестка – от холеры померли, вот его супруга с ними и сидит, никуда не выходит. Он сам и по лавкам, и к сапожнику, и к Капочке…
Степанида промокнула фартуком мокрые от слез глаза.
– Кто еще из мужчин сдавал ей вещи? – спросил Арсений Иванович.
– Зеленщик. Тоже достойный человек. То капусточку подарит, то фунт моркови. Вот Капочка денег с него и не брала.
– Молодой?
– Молодой. Шестидесяти еще нет.
– Кто еще?
– Больше не вспомню.
– Кто из приятелей Костика у вас бывал?
– Последний год никто не приходил. Один Пашка Невельский.
– Какие у Капы с ним были отношения?
– Никаких. Только «Здрасте». Злилась на него за то, что Костика к табаку пристрастил и к водке. Раньше-то про то я молчала в тряпочку, а теперь, когда никого из Гневышевых на свете нет, могу открыть правду. Костик, как только с Пашкой связался, каждый день в лавку купца Анисимова стал забегать по дороге в гимназию, чтобы фляжку отцовскую водкой наполнить.
– Гимназистам ведь не положено отпускать.
– Мало ли что не положено?
Во входную дверь неожиданно постучали:
– Иду, иду, – закричала Степанида и, поясняя на ходу Яблочкову, поковыляла к двери. – Гробовщик должен прийти. Спасибо Государю Императору. Не знаю, что и делала бы без его «катеньки»? Шутка ли, троих похоронить? Даже по шестому разряду. Денег-то – ни копейки, хоть без гробов закапывай.
Но Степанида ошиблась, в квартиру зашел почтальон:
– Гневышева Анна Сергеевна здесь проживает? – осведомился он.
– Нет, – заплакала кухарка. – Уже нет.
– И где ее искать? – деловито уточнил почтальон.
– А в чем, собственно, дело? – спросил Яблочков.
– Телеграмма ей.
– Дайте-ка.
– Не положено. Указано, что в собственные руки.
– Я из сыскной полиции.
– Не положено, – попятился от Яблочкова почтальон.
– Двое жильцов из этой квартиры убиты. А ты станешь третьим, если телеграмму не отдашь, – Арсений Иванович привычно сунул руку в карман сюртука, позабыв, что ремингтон у него забрал поджигатель.
Но оружие не понадобилось, почтальону достаточно было высказанных намерений. Трясущимися руками он достал из сумки запечатанную депешу:
– Если желаете, и остальные отдам, только не убивайте.
Яблочков быстро прочитал:
«Живем даче тчк поэтому телеграмма опоздала зпт встретить Капу не смогли тчк».
– Кто такой Перелыгин-Волынский? – спросил Арсений Иванович Степаниду, прочитав имя отправителя.
– Аннушкин троюродный брат. В Москве живет. Как же я про него забыла? Надо известить его про похороны. Вдруг успеет?
Крутилин почесал бакенбарды. Неужели Прыжов оказался прав? Если Капитолина Гневышева жива, такой конфуз случится… Нет! Этого не может быть!
– Я еду в Москву, – предложил Яблочков.
– Успеется, – осадил его Иван Дмитриевич. – Сперва разошлем телеграммы. Одну – в адресный стол Москвы. Если там на вокзале Капу не встретили, должна была в гостиницу отправиться или в меблирашки, где бы ее обязательно прописали. Вторую депешу дадим в село Быково Бронницкого уезда, откуда отправлена сия телеграмма. Глянь-ка в «Справочную книгу Московской губернии», имеется в том селе становой?
Яблочков открыл стеклянную дверцу книжного шкафа, пробежался глазами по корешкам, нашел нужный, вытащил, быстро пролистнул:
– А село-то крупное: триста семьдесят три жителя, железнодорожная станция. Не только пристав, там сам исправник проживает.
– Как его звать-величать?
– Надворный советник Гюббе Роберт Юльевич. Но, простите, не понимаю, ему-то зачем отправлять телеграмму?
– Пусть господин Гюббе перешлет нам текст депеши, которую получил Перелыгин-Волынский. А заодно выяснит, откуда была послана, кем и когда. Сдается мне, не Капа ее отправляла.
– А кто?
– Наш Злодей. Уж больно ловко он следы заметать умеет. Ты всех, кого надо, опросил?
– Помилуйте, только начал…
– Тогда что тут делаешь?
Яблочков успел опросить два десятка человек: соседей Гневышевых, владельцев лавок, где закупались продукты, нанес визит доктору, который пользовал Анну Сергеевну, зашел в аптеку. Все опрошенные мужчины Капу прекрасно знали, восторгались ее красотой и голосом, но все, увы, имели крепкое инобытие и на вечер воскресенья, и на понедельник. И никто из них не подходил под описание Злодея.
К шести вечера Яблочков вернулся в сыскное.
– Иван Дмитриевич только что уехал, – сообщил ему Фрелих.
– Куда?
– На Николаевский вокзал. Сказал, как появишься, и тебя туда направить.
