– Боюсь, что у русских подобные браки не приняты. У нас по-прежнему деньги женятся на деньгах. Ну или на связях, – грустно посетовал Арсений Иванович, выходя из примерочной.
– Сообщите ваш адрес, – попросил приказчик.
Яблочков продиктовал.
– А что у вас за ссадина на лбу? – спросил участливо Тейтельбаум.
– Да так… Пытались убить, но не вышло…
– Надо бы ее замаскировать. Обратитесь-ка к Жан-Жаку…
– Руссо? – усмехнулся Арсений Иванович.
– Нет, его фамилия Лауре. Здешний куафюр. Очень, очень хороший. Он зачешет вас так, что ссадина не будет видна.
– Пора бы Жан-Жаку нам уже процент выплачивать, – улыбнулся приказчик. – За неделю второго клиента к нему отправляем. Может, и очки желаете?
– Очки? Какие очки? – насторожился Яблочков.
Синие совиные ему уже снились по ночам.
– Да какие угодно. Мастер Брандт – золотые руки, любые окуляры изготовит. Все тому же клиенту его присоветовали.
– Когда? – спросил Яблочков, чувствуя, что вот она – удача.
– Во вторник. Зашел к нам этакий раскольник. Волосы до плеч, борода до пуза, армяк, все как полагается. Я в удивление, мол, что угодно? А он вдруг: «Приодень по моде. Надоело дедовы обноски носить».
– Молодой, старый?
– Юный. Правда, это стало понятно, когда месье Жан-Жак его наголо обрил. Даже моложе вас, лет двадцать, не больше.
– Очки? Какие он очки купил?
– Самые что ни на есть модные. Роговые. Стекла синие.
– Адрес оставил?
– Конечно, чтобы мы обноски ему вернули. Не пойдет же он в них с бритой головой.
– Говорите, ну же…
Приказчик листал страницы в блокнотике:
– Не то, не он… Федор Рыкачев, Большая Зеленина, дом купца первой гильдии Пятибрюхова…
– Обожженыш? – воскликнул Крутилин, заслушав доклад Яблочкова. – Не может быть…
– Еще как может. Я и цирюльника опросил, он хорошо его описал.
– Федька хоть сам и не старовер, вырос у староверов. Нравы у них сам знаешь…
– Как раз из-за строгости нравов, из-за невозможности реализовать обычные желания люди и решаются на преступления.
– Возможно, ты и прав.
– Дайте людей, еду на задержание.
– Я тоже.
Ворота открыл все тот же верзила в черной косоворотке.
– Чего желаете? – как и в понедельник, спросил он у Крутилина Иван Дмитриевич на этот раз продемонстрировал револьвер:
– Хозяин дома?
– Да, – подтвердил верзила.
– А Обожженыш?
– Нет, съехал.
– Куда?
– Он мне не докладывает…
– Яблочков, допроси-ка его. По глазам вижу – врет. А вы, – начальник сыскной обвел взглядом шестерых агентов, – обыщите дом.
– На женскую половину никак нельзя, – возразил верзила.
– Тебя забыли спросить, – Яблочков схватил верзилу за патлы и, резко потянув вниз, стукнул коленом ему по лбу.
– А я пока потолкую с хозяином, – сказал в заключение начальник сыскной.
– Что опять случилось, Иван Дмитриевич? – испуганно спросил Пятибрюхов у вошедшего без стука Крутилина.
– Федор твой где?
– Съехал.
– Куда?
– Не знаю. Испросил отпуск для поправки здоровья.
– Когда?
– Во вторник. Собрал вещи и укатил. Сказал, объявится через месяц. А что случилось?
– Против Федора подозрения. Весьма серьезные.
– Как вы могли им поверить, Иван Дмитриевич? Да на этих мошенниках пробу негде ставить.
– Ты о ком? – недоуменно спросил Крутилин, пытаясь сообразить, где искать Рыкачева.
– О братьях Серогодских. Федор по неопытности в их ловушку попался. Предложили они ему баржу корабельных сосен. Нам такие до зарезу нужны. Обожженыш ударил с ними по рукам, но, когда сосны осмотрел, покупать наотрез отказался, потому что гнилыми они оказались. Братья сперва пытались его подкупить, де, долю тебе от сделки выплатим, а когда не вышло, пригрозили Федьку в Сибирь отправить. В полиции, де, у них много друзей, если напишут заявление, что Федор деньги у них украл, его арестуют и осудят. Я братишек этих знаю, потому эти угрозы воспринял всерьез. Вот и велел Федьке на время скрыться. Хорошо, что к вам дело попало, Иван Дмитриевич. Уверен, что разберетесь.
Степан Порфирьевич открыл ящик стола и вытащил оттуда набитый бумажник:
– Сколько?
– Нисколько. Начальник сыскной полиции мошенничествами с корабельными соснами не занимается. Федька твой не в воровстве, в убийствах обвиняется.
– Не верьте Серогодским.
– В убийствах Капы и Кости Гневышевых.
– Что-что?
– Где Федор находился в ночь на понедельник?
– Здесь. Где ему быть? Хотя нет… Точно нет! В понедельник ему с самого утра надо было оказаться в Стрельне. Договор выгодный подписать. А клиент там капризный. Если опоздаешь – пиши пропало. Обожженыш решил отправиться туда ввечеру и где-нибудь переночевать.
– Вернулся оттуда когда?
– В понедельник. Часа три пополудни было. А может, четыре.
– А в шесть сюда пришел Костик. После его ухода Федька из дома выходил?
– Господи! Выходил… Сразу после того, как мы с Костиком повздорили. Федя пожаловался, что голова у него разболелась, де, надо прогуляться, воздухом подышать…
В кабинет постучали. Степан Порфирьевич вздрогнул. Крутилин ответил за него:
– Войдите!
Вошел агент Голомысов с большим бумажным пакетом в руках:
– В комнате Рыкачева нашел.
– Это из Пассажа ему прислали, – объяснил Пятибрюхов. – В пакете записка была от Федора, что на всякий случай он и внешность изменил, и костюм.
– Спрашиваю последний раз, – тихо произнес Крутилин. – Где Федор?
– Не знаю.
– Э, так ты его забьешь, – закричал Иван Дмитриевич Яблочкову, спустившись во двор.
Арсений Иванович и сам не ожидал, что войдет в такой раж – верзила, скрючившись, валялся на земле, а чиновник избивал его ногами.
– Невелика потеря. Знает, где Федька. Но, сволочь, не говорит.
– Погоди, пока не бей, – Иван Дмитриевич склонился к окровавленному верзиле и отеческим тоном произнес: – Если тотчас не сообщишь, где Федор, поедешь с нами в отделение. И я тебя на всю ночь отдам ему, – показал он пальцем на Яблочкова.
– Нумера Лупенцова на Вознесенском, – прошептал верзила, сплюнув пару зубов. – Сказал, письма туда ему отправлять, если придут.
