– Рыкачев! Федор Рыкачев, – выпалил капитан-лейтенант.
– Очень опасен. Уже убил двоих.
Кирсантьев перекрестился:
– Вы прибыли нам в помощь?
– Нет, по другому делу. Далеко ли отсюда до плац-парадной площади?
– Буквально два шага. Ступайте вон туда…
Катер Речной полиции встречал на пристани капитан-лейтенант Кирсантьев. Уже по его лицу Иван Дмитриевич понял, что Рыкачева он не задержал.
– Полицмейстер…
– Крутилин, – оборвал его начальник сыскной. – Докладывайте.
– Нашли только его вещи. В каюте первого класса. Вероятно, Рыкачев еще по дороге спрыгнул с судна…
– Раскольников в городе много проживает?
– Четверо мужского пола, одна – женского. Купец Золотавин и его семья…
– Яблочков, навести-ка их…
– Яблочков? – переспросил Кирсантьев. – Ваша фамилия Яблочков? У вас что, и брат служит в сыскной?
– Это катастрофа. Полная катастрофа, – подытожил Крутилин, выслушав Кирсантьева.
– Скажите адрес Золотавиных, – попросил его бледный от злости и переживаний Арсений Иванович.
– Бесполезно, – махнул рукой Крутилин. – Рыкачев снова нам доказал, что умен. К Золотавиным он за помощью не пойдет. Потому что знает: у них будем искать в первую очередь.
– И где его искать?
– Боюсь, что уже нигде. Федька давно покинул Кронштадт. Видел, сколько туда-сюда, в Петербург и обратно, лихтеров
[52]снует с грузом? На одной из них он и уплыл.
5 июня 1871 года, суббота
Открыв за завтраком свежий номер «Ведомостей», Крутилин увидел аршинный заголовок «В Кронштадте задержан убийца Гневышевых». Далее уже мелким текстом сообщалось, что вчера доблестная сыскная полиция задержала некоего Федора Рыкачева. Иван Дмитриевич выругался и, не притронувшись к еде, помчался в сыскное.
Голомысов! Вот ведь гадина! Оказывается, это он сообщает «бутербродникам» сведения из сыскной. Однако с Рыкачевым он поторопился. Про то, что Обожженыш скрылся, Голомысов вчера так и не узнал, слишком поздно Крутилин с Яблочковым вернулись из Кронштадта, на Большой Морской никого из агентов уже не оказалось.
Однако расправиться с предателем по горячим следам не удалось – в приемной Крутилина ждал порученец от обер-полицмейстера, который густым басом произнес:
– Его высокопревосходительство ждут-с! Срочно-с!
– Поздравляю! Молодцы! – Треплов от радости оторвал зад от кресла и протянул Крутилину руку. – Жаль, конечно, что узнаю столь важные новости из газет. Однако на сей раз прощаю. Докладывайте быстрей. С минуты на минуту Государь прочтет газету и обязательно вызовет за подробностями!
– Даже не знаю, с чего начать…
– Начните с главного.
– Газеты врут.
– Что значит врут?
– Мы действительно вычислили преступника, но задержать не сумели. Обманув кронштадтскую полицию, Рыкачев скрылся.
– Но раз виноваты кронштадцы, им и отвечать
[53].
– Боюсь, что нам. То есть мне, ваше высокопревосходительство. Рыкачев воспользовался украденным у моего чиновника документом, предъявил его вместо паспорта кронштадтскому полицмейстеру, тот поверил и отпустил его.
– Какой позор! Что еще за ротозей, который утратил документ?
– Чиновник для поручений Яблочков.
– Немедленно исключить из службы
[54]!
– Ваше высокопревосходительство, во время кражи Яблочков находился в бессознательном состоянии, Рыкачев его оглушил.
– Это Яблочкова не оправдывает. Полк, потерявший знамя, подлежит расформированию. Полицейский, утративший жетон или документ, должен быть изгнан c позором.
– Голомысов, – окликнул агента Крутилин, войдя в сыскное.
– Добрый день, Иван Дмитриевич, – подошел он к нему.
Тот вместо приветствия ударил его в живот.
– Больше чтоб я тебя здесь не видел
[55].
– За что? – прошептал Голомысов.
Крутилин громко, чтобы слышали все, объявил:
– Сведения «бутербродникам» сообщаю только я.
– Я никому… Только Фрелиху, – стал оправдываться Голомысов. – Он за старшего оставался.
Фрелих вжался в стул. Крутилин, посмотрев на него, скомандовал словно собаке:
– За мной!
Закрыв за собой дверь начальственного кабинета, Фрелих упал на колени, подполз к Ивану Дмитриевичу и принялся лобзать тому штиблеты:
– Умоляю, ваше высокоблагородие, я уверен был, что гада задержите. Куда ему с пароходика-то деваться? Прошу, не выгоняйте, бес попутал. Все из-за деток…
Попадись он Крутилину до доклада обер-полицмейстеру, ни за что бы не простил. Но потерять за одно утро два самых ценных кадра Иван Дмитриевич просто не мог:
– Если еще раз…
Фрелих тут же вскочил и прижал руку к сердцу:
– Никогда больше. За версту буду «бутербродников» обходить.
– Позови Яблочкова.
– Сию секунду.
Крутилин достал водку и два стакана. Щедро плеснул и себе, и подчиненному, теперь уже бывшему.
– Вызывали? – спросил, заходя, Арсений Иванович.
– Помнится, ты прошение подавал. Я его случайно порвал. Пиши-ка заново…
– Простите, не понимаю.
– Треплов распорядился.
– Да как же? Я же…
– Все я ему рассказал. И в ногах валялся, ну прямо как Фрелих сейчас предо мной. Но единственное, чего добился, дозволения уволить тебя от службы по прошению. На, выпей, авось полегчает.
– И куда мне теперь?
– Хочешь, в губернию пристрою? В пригородный уезд становым
[56]?
– Бдить, как дворники смытье убрали? Нет уж, увольте. Лучше в швейцары…
– Ну как будет угодно. Слушай, ты ведь по протекции сюда попал. Сходи к покровителю. А я на пару дней заявление твое придержу.
