Со смертью в 1674 году вятского епископа Александра епископов-староверов не осталось, и рукополагать священников стало некому. Прежде рукоположенные постепенно умерли, и перед верующими стал вопрос: как совершать службы и таинства? Одни согласились на приглашение попов, рукоположенных уже по новым книгам (после совершения соответствующего чина – «исправы»), таких староверов называли «поповцы». Другие же сочли, что священники из-за воцарения Антихриста лишились благодати, и решили обходиться без них.
– Самые рьяные из раскольников.
– Значит, Пятибрюхов соврал.
– Нет, Степан Порфирьевич тут ни при чем. Пятибрюхов – «поповец», а «странники» – беспоповцы. Они друг к дружке хуже, чем к официальной церкви, относятся.
– А как Рыкачев к «странникам» попал? Пойду-ка я еще разок нашего старичка допрошу, – решил Яблочков.
– Бесполезно, – остановил его Крутилин. – Ничего он не скажет. «Странники» с властью не разговаривают.
– И что с ним делать?
– Передадим в Третье отделение. Государственные преступники – по их части.
Когда Яблочков покинул кабинет, Иван Дмитриевич взял возвращенный им ключ от сейфа и открыл его.
– Залезал, – произнес он, не обнаружив вставленной в щель между дверцей и стенкой белой ниточки.
Он пересчитал деньги, все оказались на месте, однако Яблочков тоже их пересчитывал, потому что зола, которой Крутилин пересыпал деньги, лежала кучками внизу.
Не перегнул ли Крутилин палку в истории с Жупиковыми? Тот ведь вполне мог обойтись и без извинений. Но Иван Дмитриевич захотел проверить Яблочкова на умение держать удар. Вышло, что умеет. Может, пора взять его в долю? Крутилину давно уже было не по чину с мазуриков дань собирать и выцыганивать щедрое вознаграждение с потерпевших за якобы разысканные вещи.
Нужного помощника подыскивал давно. Но никто не годился. Служивший до Яблочкова Выговский был чересчур честным, а Фрейлих – слишком глупым. У Яблочкова имелся свой недостаток – романтик. Но других кандидатур на горизонте по-прежнему нет. Предложить Арсению? Нет, рано, не готов.
Крутилин сам был не готов. Уж больно ему не хотелось делиться…
Глава восьмая
10 июня 1871 года, четверг
Таня два часа крутилась у зеркала, выбирая платье и шляпку, из-за этого чуть на девятичасовой поезд не опоздали. Леонид Каретный с двумя букетами (один – Сашеньке, второй – возлюбленной) встретил их на вокзале в Лигове. До Бауха шли пешком, останавливаясь у каждого куста сирени, чтобы насладиться запахом.
На сей раз сверление болезненным не было – доктор всего лишь вытащил временный цемент из зуба. Но вот пломбировка каналов, которые успел проковырять в полости зуба червь, прибавила Сашеньке седых волос. Чуть за палец Бауха не укусила!
– Почему не дали наркоз? – заорала княгиня, когда дентист наконец-то разрешил закрыть рот. – Мне же больно.
– Потому что канал пломбируется ровно до того момента, пока пациент не вскрикнет.
– Как это бесчеловечно.
– Если ввести ваше сиятельство в наркоз, вы, конечно, не почувствуете боль при пломбировке. Зато потом будете кричать от нее всю ночь, а утром явитесь сюда. И придется опять делать все по новой.
– Почему я должна кричать ночью?
– Потому что зубной канал очень маленький, и я нечаянно могу налить в него цемента больше, чем нужно. Чтобы этого не произошло, я пломбирую, ориентируясь на вашу боль. Откройте-ка рот.
– Что? Опять? Вы разве не закончили?
– Осталось лишь запломбировать сам зуб.
– Только под наркозом.
– Клянусь, что больно не будет.
– Больше я вам не верю.
Сашенька таки настояла на своем, поэтому пришла в себя лишь в начале второго.
– Мамочка! Ты очнулась? Слава богу! – услышала она голос Татьяны. – Перо держать сможешь? Надо расписаться.
Княгиня потрясла головой, только после этого мутные черно-белые очертания, мелькавшие у нее в глазах, превратились в столовую доктора Бауха. Сашенька поняла, что лежит на кушетке, а вокруг нее стоят кружком Татьяна, Каретный и какой-то господин с щегольскими усиками.
– Где расписаться? – медленно спросила княгиня. – За что?
– В договоре аренды. Господин управляющий его уже подписал, – Татьяна указала на обладателя усиков, тот щелкнул каблуками и представился:
– Майор в отставке Арнольд Никанорович Белослудцев, управляющий усадьбой Волынских.
– Арнольд Никанорович опаздывает на важную встречу, – пояснила спешку Татьяна.
– Но я не осмотрела дом…
– Зато я его осмотрела, – внушительно заявила Татьяна.
– Не беспокойтесь, ваше сиятельство, ваша дочь столь дотошна, что пришлось скинуть две сотни рублей, – признался Белослудцев.
– Некоторые помещения оказались непригодны для проживания, – объяснила девушка. – А колодцы нуждаются в очистке.
– К понедельнику их приведут в порядок, – заверил ее Арнольд Иванович.
– Как к понедельнику? Мы послезавтра переезжаем, – возмутилась барышня.
– Как послезавтра? – изумилась Сашенька.
– Я уже наняла ломовиков.
– Мы с папой ничего не решили, – напомнила дочери Сашенька.
– Отец согласен, я его еще вчера убедила – до города отсюда недалеко, папа сможет ездить на заседания хоть каждый день. Выговский тоже согласился.
Антон Семенович Выговский служил у Дмитрия Даниловича помощником.
– Сказал, что даже откажется на лето от своей квартиры. Может, нам тоже от нашей отказаться? – предложила Татьяна. – А осенью снять другую, побольше. Думаю, папа против не будет.
Сашенька от возмущения подскочила. Как же это? Почему все решили без нее? Но голова предательски кружилась, а ноги не желали слушаться, пришлось плюхнуться обратно на кушетку:
– Лично у меня другие планы, – вымолвила она.
– Ты же обещала.
– Мне надо в Москву. А потом уже определимся с дачей.
– В Москву? Ты едешь в Москву? Когда?
– Сегодня, – ответила Сашенька, но, вспомнив, что ноги не держат, добавила: – Нет, завтра.
– Вот и отлично! Ты езжай. Я справлюсь сама. Только забери с собой Володю. Иначе я его придушу.
Сашенька размышляла: неужели это Таня? Откуда в ней такой напор? Впрочем, сие как раз понятно, достался в наследство от самой Сашеньки. Просто раньше почему-то не проявлялся. Потому что маленькой была. А теперь повзрослела. Что ж! Не стоит ей вставлять палки в колеса. Да и сил на это нет.
– Хорошо. Где подписать?
