Я могла бы забраться и сама, но я сжимаю его пальцы и, сияя, позволяю ему протащить меня сквозь Врата. Я падаю на пол и вдыхаю запах кваса, борща и мокрых перьев Джека, прыгающего возле меня. Врата закрываются и исчезают, а лоза тянется обратно к балке, из которой выросла.
– Спасибо, – шепчу я избушке, Джеку и Бенджамину.
– Что это было? – спрашивает Бенджамин, косясь туда, где только что были Врата.
– Не могу сказать. – Я усаживаюсь на полу, мокрая одежда облепила меня, и внезапно я всем телом ощущаю холод.
Бенджамин стаскивает с бабушкиного кресла одеяло из верблюжьей шерсти и заворачивает меня в него.
– Выглядит так, будто в это место тебе не хотелось бы возвращаться.
– Это точно. По крайней мере, пока. Но я ходила искать бабушку.
– Ты нашла её?
Я мотаю головой, пытаясь проморгать подступающие слёзы.
– Её больше нет.
Слова буквально душат меня. Я делаю глубокий вдох, пытаясь сбросить напряжение, сковавшее мне грудь.
– Мне очень жаль. – Бенджамин помогает мне усесться в бабушкином кресле и ставит на огонь чайник. Тепло пламени обволакивает меня, кончики пальцев покалывает – кровь приливает.
– А как ты здесь оказался?
– Твоя избушка пришла за мной, – улыбается Бенджамин. – Похоже, ты не шутила, когда говорила, что она умеет ходить.
Я смотрю на потолочные балки, не веря тому, что слышу. Неужели избушка действительно пришла к Бенджамину, к живому, и попросила помочь мне вернуться домой? Я с благодарностью глажу каминную доску.
– Спасибо тебе, избушка.
– Кому рассказать – не поверят. – Бенджамин садится напротив меня. – Раннее утро, птицы распевают свои предрассветные песни в поле за моим домом, я сижу и рисую их и тут вдруг слышу эти жуткие шаги. Я поднимаю голову и вижу, как твоя избушка несётся прямо на меня. – Бенджамин смеётся. – У меня сердце в пятки, и птицы от страха разлетелись в разные стороны. Одна даже врезалась мне в голову. Тут дверь сама открывается, и я иду искать тебя. – Уши Бенджамина покраснели. – Остальное ты и сама знаешь.
Я смотрю в окно, пытаясь определить, где мы находимся. Мягкий утренний свет отражается в каплях росы на зелёном поле. На другой стороне виднеются несколько домов. Их разделяют цветущие сады, где между кормушками порхают и щебечут маленькие птички.
– Мы в долине? У тебя в деревне?
Слёзы наворачиваются на глаза, уж не знаю почему. Избушка никогда не подходила так близко к домам живых. Она сделала это ради меня.
Бенджамин делает нам какао, мы выносим его на улицу и усаживаемся на ступеньках, потягиваем тёплый напиток и делим последний оставшийся пряник. Я отламываю кусочки и подкармливаю Джека, а он приносит мне червей, которых достаёт из мягкой влажной земли.
– Джек, наверно, выбрался из моей комнаты, как только я уснул. – Бенджамин качает головой. – Прости.
– Ничего. Я рада, что всё так получилось. – Я выставляю локоть, и Джек садится на него, чтобы я его погладила.
– Вы надолго задержитесь в деревне? Ты, Джек и избушка? – спрашивает Бенджамин.
– Не знаю, – признаюсь я. – Это избушке решать.
Я холодею, вспомнив про трещину.
Стены избушки поскрипывают, она закапывается поглубже в землю, чтобы показать мне, как ей здесь хорошо, а, мол, трещина – с ней мы потом разберёмся. Сердце начинает радостно биться: я понимаю, что мы останемся здесь на какое-то время.
Ба всегда говорила: «Не важно, сколь длинна жизнь, – важно, сколь она сладка». Думаю, то же можно сказать и о дружбе. Не знаю, надолго ли мне удастся задержаться здесь, с Бенджамином, но я благодарна за всё отведённое мне с ним время. Жаль, что я не ценила время, отведённое мне с бабушкой. Ничто не остаётся с тобой навсегда. Никто не вечен.
– Чем ты будешь сегодня заниматься? – Бенджамин ставит кружку на ступеньку и потягивается.
– Не знаю.
Я плотнее кутаюсь в своё одеяло и смотрю в сторону чулана для скелетов, но он закрыт. Избушка не хочет, чтобы я провожала мёртвых сегодня ночью. Ощущение пустоты наполняет меня, и я хмурюсь. Когда не надо строить забор, готовиться к пиру, когда нет бабушки, – что же мне теперь делать?
Сажая семена
Я иду переодеться в сухую одежду, а Бенджамин тем временем сидит на крыльце и рисует Джека. Затем он настойчиво зовёт меня пообедать у него. Нужно всего лишь перейти на ту сторону поля, так что я могу быть уверена, что не исчезну, однако всё равно нет-нет да проверяю свои руки, бредя по траве.
У Бенджамина очень симпатичный отец. Он пожимает мне руку и говорит, что сын рассказывал ему обо мне. Затем он наливает нам по чашке чая, мы сидим на кухне и пьём его, пока он готовит нам всем обед. Бенджамин показывает ему в окно мою избушку и говорит, что я здесь на каникулах. Отец смотрит на ту сторону поля, в замешательстве поглаживая подбородок.
– Но как твой дом оказался здесь?
– Пришёл. – Бенджамин подмигивает мне, и я улыбаюсь в ответ.
Жареная картошка, горошек с огорода, маленькие круглые пряники и пудинг – всё это очень вкусно, но вот от жареной ягнятины я вежливо отказываюсь. Я смотрю на Бенджи, который резвится на лужайке за окном.
– Вы оставите Бенджи у себя? – спрашиваю я, пугаясь, что отец Бенджамина может его зажарить и съесть.
– Да, и он точно не попадёт ко мне на тарелку. – Он быстро кивает, догадываясь, что у меня на уме. – У нас большой сад и поле. Он может пастись там хоть до глубокой старости.
– Я не знала, что это поле – ваше. – Я заливаюсь краской: оказывается, избушка устроилась на их земле. – Извините, что…
– Всё в порядке, – перебивает меня отец Бенджамина. – Оставайся здесь, сколько нужно, мы всё равно не используем это поле целиком. Только по краям есть несколько возделанных грядок. Хочешь посмотреть?
Я не замечаю, как бежит время. Бенджамин с отцом показывают мне свежевскопанные грядки, горшки с какими-то травами. Над небольшим цветущим лугом кружат насекомые, а в живой изгороди гомонят птицы.
Нине бы здесь понравилось. Мысль о ней вызывает прилив грусти, но тут Бенджамин открывает коробку с семенами и предлагает посадить их вместе. На самом верху я вижу пакетик с семенами олеандра, который, по рассказам Нины, отец вырастил для её мамы.
Я беру семена дрожащими пальцами, и тут у меня перехватывает дыхание: прямо под ними лежит пакетик с изображением цветка – крошечного, розовато-белого, в форме звезды. Точь-в-точь как тот, что Ба подарила мне в пустыне. Тогда она обнимала меня и называла своей пчёлкой. Мне кажется, это знак: Ба и Нина прощают меня, и всё у меня будет хорошо.
Мы сажаем семена в горшки, и Бенджамин даёт мне по два каждого вида, чтобы я выращивала их у себя на крыльце.
