Мы вывели его во двор и посадили на стул. Ли привел его внука. Он был еще совсем маленьким, однако казался довольно смышленым, но был напуган и сразу бросился к дедушке. Ли оттащил его назад, поставил к стенке и направил на него пистолет.
– Тебя мы не будем убивать, – сказал я, – но если ты не признаешься, мы казним твоего внука как соучастника.
– Нет, нет, – молил он, – пожалуйста! Он ничего не знает. Мы ничего не знаем. Я не шпион. Клянусь.
Ли сделал шаг назад и взялся за рукоять пистолета обеими руками.
– Ты заставляешь меня пойти на это, – сказал я, – и не оставляешь мне иного выбора. Я не хочу убивать твоего внука, но из-за твоего упрямства он умрет.
– Я приплыл сюда на лодке еще с четырьмя людьми, – сказал он. Старик смотрел на мальчика, и я понял, что он наконец-то раскололся. – Они все хорошие люди. Никто из нас не шпионит на коммунистов.
– Еще одна ложь, – сказал я. – Говори, кто они.
И тогда мальчишка вскочил, схватил Ли за руки и попытался укусить его.
– Отпустите дедушку! – кричал он, пытаясь вырваться из рук Ли.
Раздались два выстрела, и мальчишка рухнул на землю. Ли уронил пистолет, и я бросился к нему. Мальчишка прокусил его палец до кости, и Ли выл от боли. Я подобрал пистолет.
Старик упал со стула и полз к нам, к телу своего внука. Он плакал и что-то кричал, и я не мог сказать, что за слова вырываются из его горла.
Чен подошел, чтобы помочь Ли, пока я смотрел, как старик ползет к мальчику. Он повернулся так, чтобы сесть на землю, поднял тело мальчика себе на колени, прижимая мертвого ребенка к груди.
– Зачем, зачем? – сказал он мне. – Он же всего лишь ребенок. Он ничего не знал. Убейте, прошу, убейте меня.
Я посмотрел ему в глаза: темные, блестящие, как зеркала. В них я увидел отражение собственного лица, и это было странное лицо – лицо, настолько наполненное безумной яростью, что я себя не узнал.
В эти мгновения я вспомнил многое. Я вспомнил о том времени, когда сам был маленьким мальчиком, росшем в штате Мэн, а мой дед брал меня с собой на охоту. Я вспомнил своего профессора-синолога, те истории, которые он рассказывал о своем детстве в Шанхае, о его китайских друзьях и слугах. Я вспомнил вчерашнее утро, когда мы с Дэвидом преподавали курс контрразведки агентам националистов. Я подумал о Лилли, которой исполнилось столько же, сколько этому мальчику. Что она знает о коммунизме и свободе? Что-то в этом мире пошло совсем не так.
– Убейте, убейте, убейте же меня!
Я направил на него пистолет и спустил курок. Потом еще раз и еще, пока не опустел магазин.
– Он сопротивлялся, – уже позже сказал Чен. – Пытался сбежать. Так ведь все и было.
Я кивнул.
* * *
– У тебя не было выбора, – сказала миссис Дайер. – Он заставил тебя так поступить. За свободу всегда следует платить. Ты пытался поступить правильно.
Он ничего на это не сказал. Чуть посидев, он снова осушил стакан.
– Ты говорил мне, насколько крепки эти агенты коммунистов, и мы все слышали рассказы о Корее. Но только теперь я по-настоящему начала понимать. Они настолько хорошо промыли ему мозги, что лишили простых человеческих чувств, каких-либо угрызений совести. И кровь внука тоже на нем. Подумать только, что бы они смогли сделать с Лилли!
Он ничего не ответил и на это, лишь посмотрел на нее, сидящую по ту сторону стола, и казалось, что между ними пролегла трещина шириной с Тайваньский пролив.
– Не знаю, – сказал он наконец. – Я уже ничего не понимаю.
* * *
Папа шел с Лилли вдоль реки, их ступни утопали глубоко в мягком иле. Остановились, чтобы снять обувь, и пошли дальше босиком. Они не говорили друг с другом. А-Хуан шел за ними, и иногда Лилли останавливалась, чтобы погладить его по носу, а он фыркал ей в ладонь.
– Лилли, – папа наконец нарушил молчание. – Мы с мамой решили вернуться в Техас. Меня перевели по работе.
Лилли кивнула, ничего не говоря. Осень поселилась в ее сердце. Деревья вдоль реки махали собственным отражениям в подвижной ряби воды, и Лилли думала, что хорошо бы было иметь сейчас с собой магическое зеркальце мистера Кана.
– Нам нужно найти новый дом для твоего буйвола. Мы не можем взять его с собой в Техас.
Лилли остановилась. Она не хотела смотреть на него.
– Там слишком сухо, – сказал папа. – Ему там будет совсем плохо без реки для купания и рисовых полей, чтобы можно было валяться в их хляби. Он не будет чувствовать себя свободным.
Лилли хотела сказать ему, что она больше не маленькая девочка, и с ней не нужно уже так разговаривать. Но вместо этого еще сильнее принялась гладить А-Хуана.
– Иногда, Лилли, взрослым надо делать то, что они не хотят, но делать это надо, потому что так правильно. Иногда мы делаем вещи, которые кажутся плохими, хотя на самом деле они хорошие.
Лилли же думала о руках мистера Кана и как он утешал ее при первой встрече. Она думала о звучании его голоса, когда он пытался отогнать мальчишек. Она думала о движениях его кисти, когда он писал на бумаге иероглиф «Красота». Она хотела бы знать, как правильно пишется его имя. Она хотела бы побольше узнать о магии слов и иероглифов.
И, несмотря на приятный осенний вечер, Лилли замерзла. Она представила, что окрестные поля покрылись инеем террора, который появился, чтобы сковать субтропический остров путами неволи.
Слово «неволя» привлекло ее внимание. Она закрыла глаза и представила это слово в своей голове, пытаясь тщательно изучить его так, как это сделал бы мистер Кан. Буквы дрожали и толкались друг о друга. Буква «н» была похожа на встающего на колени и умоляющего о чем-то человека, «e» – на свернувшегося, словно в утробе, мертвого ребенка. Затем «н» и «е» исчезли, и осталась только «воля».
Все хорошо, Лилли. Мы с Тедди теперь на воле, – Лилли пыталась сосредоточиться, чтобы удержать в памяти исчезающую улыбку и теплый голос мистера Кана. – Ты очень умная девочка. Тебе тоже суждено стать литеромантом в Америке.
Лилли крепко-крепко зажмурила глаза, чтобы не потекли слезы.
– Лилли, с тобой все в порядке? – голос отца вернул ее в реальность.
Она кивнула. Ей стало чуть теплее.
Они продолжили свою прогулку, глядя на склоненных в рисовых полях женщин, срезавших серпами налитые колосья.
– Очень трудно предположить, что случится в будущем, – продолжил папа. – Все иногда разрешается само по себе, всем на удивление. Иногда даже самые плохие вещи могут стать причиной возникновения чего-то хорошего. Я знаю, Лилли, что тебе было здесь довольно тяжело. Но это прекрасная земля. Формоза на латыни значит «самая красивая».
