Поэтому я решила написать тебе. Я буду писать на бумажных животных, что продолжаю делать для тебя, ведь раньше они тебе так нравились.
Животные перестанут двигаться, когда я перестану дышать. Но если я напишу тебе письмо от всего сердца, то оставлю на этой бумаге, в этих словах, частичку себя. И потом, когда придет Цинмин, праздник, в который все души умерших могут посещать свои семьи, ты вспомнишь обо мне и оживишь те частички меня, которые я оставила по себе. Существа, сделанные для тебя, снова начнут прыгать, скакать и бегать, и может быть, тогда ты отыщешь эти слова.
Я вкладываю в эти слова все свое сердце, поэтому приходится писать на китайском.
Все это время я не рассказывала тебе о своей жизни. Когда ты был маленьким, я всегда думала о другом времени – когда ты станешь старше, чтобы ты смог все понять. Но так получилось, что мне не довелось ничего рассказать.
Я родилась в 1957 году в деревне Сигулу провинции Хэбэй. Твои бабушка и дедушка вышли из бедных крестьянских семей, и у них осталось очень мало родственников. Через несколько лет после моего рождения в Китай пришел Великий голод, когда умерло более тридцати миллионов человек. Мое первое воспоминание: я просыпаюсь и вижу, как моя мать ест землю, чтобы наполнить свой живот и оставить последнюю горсть муки для меня.
Потом жизнь стала лучше. Сигулу славится своими бумажными фигурками чжэцзи, а моя мать научила меня, как делать бумажных животных и вдыхать в них жизнь. Это практическая магия, которой наполнена деревенская жизнь. Мы делали бумажных птиц, чтобы те отгоняли кузнечиков от полей, а также бумажных тигров, которые ловили мышей. На китайский Новый год мы с друзьями делали красных бумажных драконов. Никогда не забуду, как эти маленькие драконы стремительно проносились в небе над нашими головами, волоча за собой нити со взрывающимися хлопушками, отпугивающими дурные воспоминания прошлого. Мы очень это любили.
Затем в 1966 году началась Культурная революция. Сосед пошел войной на соседа и брат на брата. Кто-то вспомнил, что брат моей матери, мой дядя, уехал в Гонконг еще в 1946 году и стал там коммерсантом. Наличие родственника в Гонконге означало, что мы шпионы и враги народа, поэтому с нами нужно было бороться всеми возможными способами. Твоя бедная бабушка! Она не могла вынести этих оскорблений и бросилась в колодец. Затем какие-то парни с охотничьими мушкетами выволокли твоего дедушку в лес, и больше его никто не видел.
Так я осталась десятилетней сиротой. Единственным моим родственником был мой дядя в Гонконге. Однажды ночью я убежала из деревни и забралась в грузовой состав, идущий на юг.
Через пару дней в провинции Гуаньдун несколько человек поймали меня за воровство посевов с полей. Когда они услышали, что я пытаюсь добраться до Гонконга, то рассмеялись.
– Сегодня твой счастливый день. Мы занимаемся переправкой девочек в Гонконг.
Они спрятали меня под днищем грузовика вместе с другими девочками и перевезли нас через границу.
Нас привели в подвал и приказали стоять смирно и выглядеть умными и здоровыми, чтобы покупатели остались довольны. Семьи платили владельцу этого склада определенный взнос, приходили, чтобы посмотреть и выбрать одну из девочек для «удочерения».
Семья Цзинь выбрала меня, чтобы я заботилась об их двух мальчиках. Ежедневно я поднималась в четыре утра, чтобы приготовить завтрак. Я кормила и купала мальчиков. Я ходила по магазинам за едой. Я стирала белье и мыла полы. Я следовала за мальчиками и выполняла их распоряжения. По ночам меня запирали в чулан на кухне, где я спала. Стоило мне замешкаться или сделать что-то не так, меня били. Если мальчики делали что-то не так, меня били. Если меня заставали за изучением английского языка, меня били.
– Зачем тебе английский? – спрашивал меня господин Цзинь. – Ты хочешь пойти в полицию? Мы им расскажем, что ты незаконно перебралась в Гонконг с континента. Они с радостью посадят тебя в тюрьму.
Так я жила шесть лет. Однажды старуха, продававшая мне рыбу на утреннем рынке, отвела меня в сторону.
– Я знаю таких девочек, вроде тебя. Сколько тебе сейчас, шестнадцать? Однажды твой владелец напьется, посмотрит на тебя, притянет к себе, и ты его не остановишь. Жена узнает, и тогда ты поймешь, что такое ад. Тебе нужно вырваться из этой жизни. Я знаю, кто может помочь.
Она рассказала об американцах, которые хотят жениться на азиатках. Если бы я могла готовить, убираться и заботиться о своем американском муже, моя жизнь стала бы просто прекрасной. Это было моей единственной надеждой. Именно так я попала в каталог, где была написана вся эта ложь, а затем встретила твоего отца. Это совсем не романтическая история, но это моя жизнь.
В окрестностях Коннектикута мне было очень одиноко. Твой отец всегда был добр и ласков ко мне, за что я ему очень благодарна. Но никто меня не понимал, и я никого не понимала.
Но потом родился ты! Я была так счастлива, когда смотрела на твое лицо и видела тени моей матери, моего отца и самой себя. Я потеряла всю свою семью, всю деревню Сигулу, все, что я когда-то знала и любила. Но у меня был ты, и твое лицо доказывало, что все-все было настоящим. Я ничего не придумала.
Теперь у меня было с кем поговорить. Я научила бы тебя своему языку, и мы вместе бы воссоздали по крохам то, что я когда-то любила и потеряла. Когда ты сказал мне первые слова на китайском с тем же акцентом, что был у меня и моей матери, я проплакала несколько часов. Когда я сделала для тебя первых животных чжэцзи, а ты рассмеялся, я поняла, что в этом мире больше нет места беспокойству.
Ты немного подрос и теперь даже помогал мне общаться с твоим отцом. Я почувствовала себя по-настоящему дома. Наконец моя жизнь стала счастливой. Я хотела бы, чтобы мои родители были здесь, чтобы я приготовила им пищу, и у них тоже настала счастливая жизнь. Но их уже не было в живых. Ты знаешь, что китайцы считают самым печальным чувством на свете? Это когда ребенок начинает искренне желать заботиться о своих родителях и понимает, что их уже давно нет.
Сынок, я знаю, что тебе не нравятся твои китайские глаза, доставшиеся тебе от меня. Я знаю, что тебе не нравятся твои китайские волосы, доставшиеся тебе от меня. Но можешь ли ты понять, сколько радости ты принес в мою жизнь? Можешь ли ты понять, что я чувствовала, когда ты перестал разговаривать со мной и запретил мне говорить с тобой по-китайски? Я поняла, что снова теряю все, что у меня было.
Почему ты не хочешь говорить со мной, сынок? Из-за боли мне трудно писать.
* * *
Девушка протянула мне бумагу. Я не решился взглянуть ей в лицо.
Не поднимая глаз, я попросил ее помочь мне начертить иероглиф ай под маминым письмом. Я рисовал этот иероглиф снова и снова, сплетая движения ручки с ее словами.
Девушка положила руку мне на плечо. Затем встала и ушла, оставив меня наедине с матерью.
