– Не будем о печальном.
Она сильно сжала меня в объятиях, как будто хотела удержать навсегда.
– Минди, ты помнишь что-нибудь об этих комиксах? – спросил я.
– Помню, что там было много гигантских роботов. Я подумала: «Япония действительно мощная страна».
Я попытался представить себе, как героические гигантские роботы усердно работают по всей Японии, пытаясь спасти людей.
* * *
Извинение премьер-министра транслировали по репродуктору. Некоторые смотрели его по телефону.
Я плохо помню его содержание, но отчетливо слышу тонкий сбивающийся голос премьер-министра и очень бледное, постаревшее лицо. Его слова сожаления звучали очень искренними:
– Я подвел свой народ.
Слухи оказались правдой. Судостроители взяли деньги у правительства, но не построили достаточно мощных кораблей, соответствующих заданным характеристикам. Они не раскрывали свой фарс до самого конца. Мы узнали правду, когда было уже слишком поздно.
Япония – не единственная страна, которая подвела свой народ. Другие страны мира много спорили по поводу того, кто сколько должен вложить в общее дело эвакуации, с тех пор, как ученые обнаружили Молот на траектории столкновения с Землей. А потом, когда план был сорван, большинство решило надеяться на лучшее: что Молот пролетит мимо и что деньги и человеческие жизни нужно потратить на выяснение отношений друг с другом.
После того как премьер-министр закончил говорить, толпа стояла в абсолютной тишине. Несколько злых голосов что-то прокричали, но вскоре угомонились и они. Постепенно, сохраняя спокойствие, люди начали паковать вещи и покидать временные лагеря.
* * *
– Люди просто пошли домой? – скептически спросила Минди.
– Да.
– Никто никого не грабил, не было паникеров, солдаты не поднимали мятежи на улицах?
– Это Япония, – ответил я. В своем голосе я слышал гордость, словно это был голос отца.
– Думаю, что люди просто сдались, – сказала Минди. – Покорились судьбе. Это, наверное, и есть разница культур.
– Нет! – Я старался, чтобы мой голос звучал как можно спокойнее. Ее слова задели меня, как замечание Бобби о скучной игре го. – Все было не так.
* * *
– С кем говорит папа? – спросил я.
– Это доктор Гамильтон, – ответила мама. – Мы, то есть он, твой папа и я, вместе учились в американском университете.
Я смотрел, как папа говорит по телефону на английском языке. Он выглядел совершенно другим человеком: и дело было не только в тоне и модуляциях его голоса; его лицо стало более подвижным, он стал больше жестикулировать. Он выглядел как иностранец.
Он кричал в телефон.
– Что папа говорит?
Мама шикнула на меня. Она пристально смотрела на папку, улавливая каждое слово.
– Нет, – сказал папа по телефону. – Нет!
Мне не нужно было это переводить.
Уже потом мама сказала:
– Он пытается поступить правильно, но по-своему.
– Он эгоистичен, как всегда, – сорвался папа.
– Ты несправедлив, – сказала мама. – Он позвонил не мне тайком, а тебе, так как считал, что если бы вы поменялись местами, то он бы с радостью дал любимой женщине шанс выжить, пусть даже находясь рядом с другим мужчиной.
Папа посмотрел на нее. Я никогда не слышал, чтобы мои родители говорили друг другу «Я люблю тебя», но некоторые вещи не перестают быть правдой, даже если их не говорить.
– Я никогда бы не согласилась, – ответила мама, улыбнувшись. Затем она ушла на кухню, чтобы приготовить обед. Папа смотрел ей вслед.
– Сегодня хорошая погода, – сказал он мне. – Пойдем прогуляемся.
Мы прошли мимо наших соседей, которые тоже прогуливались по тротуару. Мы поприветствовали друг друга, спросили о здоровье. Все казалось совершенно обычным. Молот над головой стал еще ярче.
– Должно быть, ты очень напуган, Хирото, – сказал папа.
– Они не будут строить другие корабли?
Папа не ответил. Августовский ветер доносил до нас звуки цикад: чирр, чирр, чиррррр.
– Ничто в крике
Цикад не скажет об их
Скорой смерти.
– Папа?
– Это стихотворение Басё. Ты понял его?
Я замотал головой. Я не особо любил стихотворения.
Папа вздохнул и улыбнулся. Он посмотрел на закат и снова заговорил:
«Гаснущий солнца свет бесконечно красив,
Хоть очень скоро день подойдет к концу».
Я повторил эти строки про себя. Они пробудили во мне какое-то чувство. И я попытался выразить его своими словами:
– Это как нежный котенок лижет мое сердце.
Папа не засмеялся, а кивнул с очень серьезным видом.
– Это стихотворение классического поэта династии Тань Ли Шанъиня. Хотя он был китайцем, но дух здесь очень японский.
Мы шли дальше, и я остановился у желтого цветка одуванчика. Угол наклона этого цветка показался мне очень красивым. Я снова почувствовал прикосновение языка котенка к своему сердцу.
– Цветок… – начал я, не в состоянии подобрать нужных слов.
Папа заговорил:
– Плакучий цветок
Желтый, как лунный свет,
Такой слабый в ночи.
Я кивнул. Этот образ казался мне таким мимолетным и таким постоянным, как мое чувство времени, когда я еще был совсем ребенком. Это и обрадовало меня, и немного опечалило одновременно.
– Все пройдет, Хирото, – сказал папа. – Это чувство у тебя в душе называется моно но-аварэ. Это чувство быстротечности всех вещей в мире. Солнце, одуванчик, цикада, Молот и все мы: мы всего лишь условия уравнений Джеймса Клерка Максвелла, мы все эфемерные образы, которым предначертано полное угасание: будь то за секунду или за миллиарды лет.
Я посмотрел вокруг: на чистые улицы, на медленно прохаживающихся людей, на траву, на вечерний свет. Я знал, что всему есть свое место, и все было хорошо. Папа и я продолжили свою прогулку, и наши тени касались друг друга на земле.
И хотя Молот висел прямо над нами, я совсем его не боялся.
* * *
Моя работа заключалась в наблюдении за рядами индикаторов на панели. Это было похоже на большую доску для игры го.
В большинстве случаев работа была неимоверно скучной. Индикаторы обозначали натяжение в различных местах солнечного паруса, они несколько менялись в определенной последовательности каждые несколько минут, когда парус чуть сгибался в гаснущем свете отдаляющегося Солнца. Циклическая последовательность свечения индикаторов напоминала мне дыхание спящей Минди.
