Мы достигли уже значительной фракции от скорости света. Через несколько лет, когда будем двигаться достаточно быстро, мы возьмем курс на 61 Девы и ее девственные планеты, мы покинем Солнце, которое когда-то давало нам жизнь, оставим его позади, как позабытое прошлое.
Но сегодня индикаторы начали сбоить. Один из них в юго-западном углу начал слишком быстро мигать.
– Навигация, – сказал я в микрофон. – Это станция альфа по мониторингу паруса. Подтвердите наш курс.
Через минуту в наушнике раздался слегка удивленный голос Минди:
– Я не заметила как, но мы слегка сошли с курса. Что случилось?
– Еще пока не знаю. – Я смотрел на ряды индикаторов перед собой, на один упрямый индикатор, который несинхронно мигал, нарушая гармонию.
* * *
Мама поехала со мной в Фукуоку без папы.
– Мы купим подарки на Рождество, – сказала она. – Сделаем тебе сюрприз.
Папа улыбнулся и покачал головой.
Мы шли по оживленным улицам. Возможно, это было последнее Рождество на Земле, поэтому в воздухе ощущалось особое веселье.
В метро я посмотрел на газету в руках мужчины, сидящего рядом. «США наносит ответный удар!» – гласил заголовок. На большом фотоснимке триумфально улыбался американский президент. Ниже был ряд других фотографий, некоторые из них я видел раньше: первый экспериментальный американский корабль эвакуации, сделанный несколько лет назад и взорвавшийся во время пробного полета; лидеры отдельных государств-изгоев берут на себя ответственность прямо с экрана телевизора; американские солдаты маршируют по чужим столицам.
В подвале небольшая статья: «Американские ученые скептически относятся к вероятности Судного дня». Папа сказал, что некоторые люди предпочитают верить, что катастрофы не будет, вместо того чтобы признаться себе, что ничего уже поделать невозможно.
Я с нетерпением ждал, когда мы будем выбирать папе подарок. Но вместо того чтобы отправиться к тем магазинам, где продают электронику, куда, я надеялся, мама отведет меня, чтобы мы купили папе подарок, мы пошли в тот район города, где я никогда раньше не был. Мама достала телефон, позвонила кому-то и кратко переговорила на английском языке. Я посмотрел на нее с удивлением.
Затем я стоял перед зданием с реющим над ним американским флагом. Мы вошли внутрь и присели в зале. Вышел американец. Его лицо было печальным, но он делал все что мог, чтобы выглядеть чуть повеселее.
– Рин, – мужчина обратился к моей матери по имени и запнулся. Этот один короткий слог вместил сожаление, влечение и довольно сложное прошлое.
– Это доктор Гамильтон, – сказала мне мама. Я кивнул и протянул ему руку для рукопожатия. Так делали все американцы в телевизоре.
Доктор Гамильтон немного поговорил с мамой. Она начала плакать, а доктор Гамильтон принял нелепую позу, как будто хотел обнять ее, но не смел.
– Ты останешься с доктором Гамильтоном, – сказала мне мама.
– Что?
Она взяла меня за плечи, наклонилась и посмотрела мне в глаза.
– У американцев на орбите секретный корабль. Это единственный корабль, который смог взлететь в космос, прежде чем началась война. Корабль спроектировал сам доктор Гамильтон. Он… мой старый друг, он может взять на борт еще одного человека. Это твой единственный шанс.
– Нет, я никуда не полечу.
В конце концов мама открыла дверь, чтобы уйти. Доктор Гамильтон крепко держал меня, хотя я пинался и кричал.
И все мы очень удивились, когда за открытой дверью увидели моего папу.
Мама залилась слезами.
Папа обнял ее. Я никогда не видел, чтобы он ее обнимал. Это казалось очень американским поступком.
– Прости, – сказала мама. Она плакала и все время повторяла: «Прости».
– Все хорошо, – сказал папа. – Я все понимаю.
Доктор Гамильтон отпустил меня. Я подбежал к родителям и вцепился в них крепко-крепко.
Мама посмотрела на папу, и этот взгляд вместил целую бездну смыслов.
Лицо папы смягчилось, будто ожила восковая статуя. Он вздохнул и посмотрел на меня.
– Ты ведь не боишься, правда? – спросил папа.
Я замотал головой.
– Тогда тебе можно отправляться в путь, – сказал он. Он посмотрел в глаза доктора Гамильтона. – Спасибо, что заботитесь о моем сыне.
Мы с мамой с удивлением посмотрели на него.
Одуванчик
На холодном осеннем ветру
Далеко развеял семена.
Я кивнул, делая вид, что все понял.
Папа обнял меня, быстро и отчаянно.
– Помни, что ты японец!
И они ушли.
* * *
– Что-то пробило парус, – сказал доктор Гамильтон.
В тесном помещении собралось только высшее командование и мы с Минди, так как нам уже все было известно. Не стоило сеять панику среди людей.
– Дыра приводит к крену корабля, мы сбиваемся с курса. Если дыру не залатать, разрыв будет расти, и парус полностью выйдет из строя. «Подающий надежду» будет дрейфовать в открытом космосе.
– Есть способ его починить? – спросил капитан.
Доктор Гамильтон, который был для меня как отец, покачал своей седой головой. Я никогда не видел его настолько подавленным.
– Разрыв находится в нескольких сотнях километров от основания паруса. Уйдет немало дней, чтобы добраться до этого места, потому что невозможно передвигаться слишком быстро вдоль поверхности паруса – риск еще одного повреждения чересчур велик. А к тому времени, как кто-то туда доберется, разрыв станет критично большим, чтобы его можно было устранить.
Что тут поделаешь. Все пройдет.
Я закрыл глаза и представил наш парус. Пленка настолько тонка, что если ее коснуться слишком грубо, она порвется. Однако мембрана отличается сложной системой сгибов и раздвижных опор, которые придают парусу прочность и натяжение. Будучи еще ребенком, я наблюдал, как его раскрывают в космосе, и он напомнил мне те оригами, что делала моя мать.
Я представил, как цепляю привязной трос к подмосткам опор и скольжу вдоль поверхности паруса словно стрекоза, перелетающая низко-низко над озерной гладью.
– Я могу добраться до нужного места за семьдесят два часа, – сказал я.
Все обернулись, чтобы взглянуть на меня.
Я объяснил свою мысль:
– Я знаю последовательности опор, так как отслеживал их состояние всю свою жизнь. Я смогу найти кратчайший путь.
Доктор Гамильтон колебался:
– Эти опоры никогда не были предназначены для подобных маневров. Я даже не планировал такого.
