Логан был приятно удивлен, затем его лицо, из-за холода еще более красное, чем прежде, стало очень серьезным.
– Я уверен, что он обязательно будет присутствовать.
Наконец, самую большую пользу Лили принесла в качестве заключительного звена линии по производству пельменей. Она стала экспертом по фигурному оформлению краев пельменей, создавая вилкой волнистый узор, как у створок раковины, который символизировал непрерывную линию благоденствия.
– У тебя очень хорошо получается, – сказал Логан. – Если бы твои волосы не были рыжими, а глаза зелеными, я бы подумал, что передо мной китайская девочка.
– Это ничем не отличается от того, как мы делаем корку пирога, – сказала Лили. – Мама меня научила.
– Ты мне покажешь, как сделать пирог с правильной коркой, после Нового года, – сказал А-Янь. – Я всегда хотел узнать этот американский фокус.
Активность китайцев вызвала ажиотаж во всем Айдахо-Сити.
– Каждый получит красный пакет, наполненный деньгами и сладостями, – шептали друг другу дети. – Всё, что нужно сделать, – это прийти к их дверям и пожелать им удачи в новом году.
– Джек Сивер восторгается кухней китайцев уже несколько месяцев, – говорили друг другу женщины в магазинах и на улицах. – Наконец и нам ее можно будет попробовать. Говорят, что китайцы собираются кормить всех, кто придет к их дверям, пельменями из свинины, в которых можно почувствовать все вкусы света.
– Ты пойдешь к китайцам, когда они будут праздновать Новый год? – спрашивали друг друга мужчины. – Говорят, язычники проведут парад в честь своих предков, где будет громкая музыка и множество цветастых костюмов. В конце они закатят такой пир, на котором еще никто во всем бассейне Бойсе не бывал.
* * *
– Каким был Логан в Китае? У него большая семья? – спросила Лили А-Яня, помогая ему заносить большие склянки с молодыми побегами бамбука в дом. Она устала от всей работы, что ей пришлось заниматься за последние дни, и с нетерпением ждала завтрашнего пира. По правде говоря, она чувствовала себя немного виноватой, ведь никогда с такой готовностью не помогала собственной матери, которая постоянно просила о помощи по дому. Она пообещала себе стать лучше после завтрашнего дня.
– Не знаю, – ответил А-Янь. – Логан не из нашей деревни. Он даже не южанин. Просто появился однажды у доков, откуда мы готовились отплыть в Сан-Франциско.
– Значит, он был странником даже в своей собственной стране.
– Угу. Попроси его рассказать о нашем пути сюда.
«Конечно, не сильные и счастливые удаляются в изгнание».
– Алексис де Токвиль
В Америке
В хороший день капитан разрешал небольшой части своего человеческого груза выходить на палубу из трюма, чтобы подышать воздухом. Остальное время они должны были лежать по шестифутовым койкам, каждая из которых была уже гроба. В полной темноте запертого на замок трюма они пытались забыться в полудреме, где им снились необоснованные надежды и скрытые опасности. Всю дорогу в трюме постоянно стоял запах шестидесяти человек: их рвоты и испражнений, их еды и немытых тел, с трудом размещавшихся в трюме, предназначенном для тюков хлопка и бочек рома. Вот в таких условиях, да еще и при постоянной качке корабля прошло их шестинедельное путешествие через Тихий океан.
Они просили воды, иногда им ее даже давали. Все остальное время они ждали дождя, слушая, не начнет ли просачиваться вода. Они очень быстро поняли, что соленую рыбу следует полностью исключить из питания. От нее сильно хотелось пить.
Чтобы тьма не сводила с ума, они рассказывали друг другу истории, которые помнили с детства.
Они по очереди повторяли сказ про Гуань Юя, бога войны, как он однажды взял шесть крепостей и убил пять генералов изменника Цао Цао, имея при себе только Красного Зайца, своего боевого коня, и «Луну зеленого дракона», свой верный меч.
– Господин Гуань Юй посмеялся бы над нами, как над беспомощными детьми, если бы услышал, как мы жалуемся на жажду и голод, плывя куда-то на корабле, – сказал китаец, которого все остальные называли Лао Гуанем. Он был такой рослый, что ему приходилось спать на койке, прижав ноги к своей груди. – Чего мы боимся? Мы не едем сражаться на войне, а всего лишь строить железную дорогу. Америка – не страна волков и тигров. Это страна людей, которые должны работать и питаться, так же как мы.
Остальные рассмеялись в темноте. Они представляли красное лицо господина Гуань Юя, бесстрашного в любой битве, знающего разные военные хитрости и готового спастись из любой ловушки. Конечно, можно ведь было потерпеть голод и жажду, и непроглядную тьму, когда господину Гуань Юю приходилось сталкиваться с трудностями в десятки тысяч раз опаснее?
Они сосали и грызли репу и капусту, которую взяли с собой со своих деревенских полей. Они подносили овощи к носу и глубоко вдыхали запах почвы, которая застряла между корневищ. Это последний запах дома на долгие-долгие годы вперед.
Некоторые заболевали и кашляли всю ночь, и этот кашель не давал заснуть другим. Их лбы раскалялись как утюги, слишком долго оставленные на плите. У них не было с собой лекарств, не было льда или долек гусиной груши. Все, что они могли, – это лежать в темноте и ждать.
– Давайте петь песни, которые наши матери пели нам, когда мы были детьми, – сказал Лао Гуань. Он был так высок, что ему приходилось нагибаться, когда он ходил по темному трюму, пожимая руку каждого товарища, как больного, так и здорового. – С нами нет наших родных, поэтому мы должны поступить так, как господин Гуань Юй поступил с господином Лю Бэем и господином Чжан Фэем в персиковом саду. Мы должны стать друг другу братьями.
Люди пели детские песенки в спертом помещении трюма, и их голоса как будто омывали тела больных, подобно легкому ветерку, успокаивая их и погружая в сон.
Утром кашля уже не было. Несколько человек не встали со своих похожих на гробы коек. Они лежали, поджав ноги к своим бездыханным телам, словно младенцы.
– За борт, – сказал капитан. – Остальные должны будут оплатить стоимость их проезда.
Лицо Лао Гуаня стало еще краснее, более красным, чем распаленные от лихорадки лица больных. Он подошел к телам и срезал прядь волос с каждого, и затем аккуратно упаковал каждую прядь в отдельный конверт.
– Я верну это в их родовые деревни, чтобы их души не бродили над океанами, не способные вернуться домой.
Обернутые в грязные простыни тела были брошены за борт.
Наконец они приплыли в Сан-Франциско, в Старую золотую гору. Шестьдесят человек поднялось на корабль, но лишь пятьдесят спустились по трапу на причал. Они жмурились под ярким солнечным светом, пытаясь разглядеть ряды маленьких домиков, улицы которых шли вверх и вниз по окрестным холмам. Улицы, как они сразу же поняли, не были выстелены золотом, и некоторые белые люди на причале выглядели такими же голодными и грязными, как они.
