Тогда он стал бороться с недугом, занялся изучением древних и современных методик оздоровления, в том числе школ Кудряшова и Шерстенникова, и через три месяца встал на ноги. Сам, почти без помощи врачей, изумленных его успехами.
Вскоре после выписки, ему тогда исполнилось двадцать два года, Северцев уехал из Москвы в Санкт-Петербург и три года занимался практикой целостного движения, одновременно изучая и боевые аспекты «вибрационного тренинга» под руководством мастера Николая. В двадцать шесть лет Олег достиг шестой ступени самореализации и мог уже почти на равных тягаться с учителем, хотя, несмотря на свой немалый рост, метр девяносто, не выглядел ни атлетом, ни бойцом – адептом воинских искусств. Впрочем, таковым он себя не считал и боевые знания свои применять в обыденной жизни не собирался.
К двадцати восьми он увлекся экстремальными видами спорта, освоил дельтапланы, прыжки с парашютом с высоких скал и горных стен, спуск на горных лыжах по «безнадежникам» – горным склонам с затаившимися под снегом валунами, ямами и деревьями, что требовало включения экстрасенсорных разервов организма и тонкой интуиции.
Затем он бросил это занятие, проработал год инструктором Российской школы выживания под руководством Ильи Пашина, но переключился на археологию и неожиданно для всех посвятил себя поискам следов древних цивилизаций, реликтовых форм флоры и фауны и исследованию таинственных явлений природы. Деньги на экспедиции сначала давал отец, один из директоров нефтяной компании «ЭКСМОйл», затем появились спонсоры, вкладывающие немалые суммы в рискованные предприятия и тем самым поддерживающие свой имидж.
Первая археологическая экспедиция забросила Северцева в Зауралье, где отыскались, вслед за Аркаимом, еще несколько поселений древних этрусков и представителей десятка других «побегов» гиперборейского родового древа. Затем были походы на Камчатку, по Сибири, по Крайнему Северу, по Алтаю, где Северцеву вместе с молодым физиком из Федерального центра по изучению непознанных явлений природы удалось найти выход глубинника, свидетельствующий о существовании в земных недрах таинственной небиологической жизни.
Поначалу Северцев участвовал в экспедициях, организуемых госучреждениями или частными фондами, но его свободолюбивая натура не терпела кропотливого и занудного изучения каждого найденного черепка, и он ушел на «вольные хлеба», стал «свободным художником странствий» – искателем приключений, благо был независим, не женат и не стеснен в средствах. Мать свою он не помнил, она умерла от родов, когда ему исполнилось пять с половиной лет, так и не родив Олегу брата, и воспитывали парня деды и бабушки как по отцовской, так и по материнской линии, сумев привить внуку любовь к природе и тягу к таинственному.
А вот почему Северцев не женился, сказать было трудно. Красавцем он не был, но и уродом себя не считал. За высокий рост его еще в школе прозвали Оглоблей, хотя никто парня не боялся: ну не выглядел он силачом – и все тут, при том, что всегда мог за себя постоять. Волосы у него были темнее русых, длинные и вьющиеся, лоб высокий, нос луковкой, губы пухлые, глаза серые, прямые, в детстве – наивно честные и зачастую восторженные, теперь же в них отражался сплав житейского опыта, ума и легкой иронии, позволяющей относиться к зигзагам судьбы по-философски сдержанно, но, если взгляд Северцева загорался предостережением, подчеркиваемым пульсацией внутренней силы, человеку, вздумавшему подшутить над ним или обидеть, стоило отказаться от своих намерений. Хамства и наглости Олег не прощал никогда и никому.
В общем, с виду Северцев был как все и вел себя как все, ощетиниваясь и показывая свой настоящий характер лишь в моменты опасности, а вот с женщинами долго общаться не мог. Нравились ему многие, и с двумя – в разное время – он даже пытался наладить семейную жизнь. Не получилось. Его подругам хотелось, чтобы он принадлежал им всецело и больше уделял внимания, не говоря уже о попытках войти с его помощью в сферу столичного бомонда. Конечно, ставшего знаменитым путешественника знали все и принимали на всех уровнях, да вот только он этого не любил и на приглашения откликался редко. Не отказывал только телевидению, показывая снятые во время экспедиций видеофильмы и делясь впечатлениями о новых открытиях.
На базе Российско-Монгольской экспедиции в Улан-Баторе Олег не задержался. Здесь его хорошо знали, дали машину с сопровождающим, и до Сайн-Шанда, минуя Дзун-Мод, он доехал к вечеру без приключений. Там его попытались уговорить переночевать, но Олег отказался, желая побыстрее добраться до лагеря археологического отряда экспедиции на краю Восточной Гоби. Поблагодарив хозяев за гостеприимство, он сел на предоставленного коня и направился в пустыню, в сторону Барун-Урда, радуясь, что самая занудная часть похода осталась позади.
Экипирован Северцев был прилично, имел карабин «тайга-2», стреляющий и дробью, и при нужде разрывными пулями, нож, удобный эргономичный рюкзак, аптечку, смену белья, запас концентратов, сухари, флягу с водой. Хотя в походах он никогда не страдал от голода: карабин обеспечивал его мясом птицы и зверя, да и всегда мог послужить неплохой защитой от тех, кто попытался бы завладеть его имуществом. А такие попытки имели место в Сибири и на Дальнем Востоке России, а также и в других частях света, куда заносила путешественника судьба.
В Сайн-Шанде, маленьком южномонгольском городке с полусотней кирпичных зданий и множеством юрт, Северцев внезапно увидел оранжевые балахоны-дели буддийских монахов, насторожился было, вспомнив трех бритологовых парней, сопровождавших его в Улан-Баторе, но монахи скрылись куда-то, и Олег забыл об их существовании.
Остались за спиной дома и юрты города, стих городской шум, и мир сразу раскрылся, стал огромным, горизонт отодвинулся, небо протаяло в высоту, исполнилось великой тишины. Всадник на низкорослой монгольской лошади вдруг оказался один на один с чужим миром и невольно затаил дыхание, боясь нарушить природную тишину степи, где-то впереди переходящей в барханное горнило пустыни и горные цепи.
Проводники Северцеву были не нужны, он хорошо ориентировался на местности и знал маршрут движения отряда. От Сайн-Шанда до лагеря насчитывалось всего восемьдесят километров, и путешественник надеялся к обеду следующего дня добраться до места назначения.
Конечно, в какие-то реальные открытия и встречи с «зелеными человечками» – экипажем НЛО он не верил, тем не менее, будучи романтиком, подспудно ждал чего-то чудесного и таинственного. В дорогу его позвала интуиция, пообещавшая новые впечатления, а интуиции своей Северцев доверял всецело.
Лошадь бежала резво, шурша травой и стуча копытами по встречающимся проплешинам сухой почвы, и Олег вскоре привык к этим звукам и мерному поскрипыванию седла, погрузился в тишину монгольской степи, на просторах которой изредка вскрикивала птица, посвистывал ветер или раздавался звенящий голосок пищухи.
Шум города остался позади, но цивилизованный мир был еще близок, он был слышен, он был достижим, и Северцев какое-то время чувствовал себя его частью и свой поход ощущал как необходимое действие этого мира, властвующего над природой. Однако по мере удаления от мест обитания человека цивилизация вдруг стала исчезать, растворяться в обманчиво далеком просторе, и Монголия, которую Северцев видел сквозь иллюминатор самолета несколько часов назад, а потом из окна машины, превратилась в Монголию многодневных переходов, лошадей и верблюдов, суровой природы и суровой жизни, Монголию неторопливой череды веков и тысячелетий.
