– Нет смысла ждать, - мотнул головой Максим. - Надо убедиться, что Гольцов здесь. Успеем ещё… - Максим не закончил.
К дому медленно подкатила серая «Лада-семидесятка». И хотя номер у неё был местный, муромский, совпадение показалось удивительным. Точно такая же серая «клюква» принадлежала топтунам, следившим за Гольцовым в Жуковском.
– Командир, - тихо произнёс Шаман.
– Вижу, - сквозь зубы ответил Максим. - Ты ду маешь, это…
– Я чую!
Максим достал «Беркут», включил. Стрелка прибора пошла вбок, не зашкалила, но и этого было достаточно, чтобы сделать вывод: неподалёку появился источник торсионного излучения.
– Работаем! Вариант «СНГ».
Никто не попросил расшифровки варианта, все и так знали, что СНГ означает «снег на голову».
Из серой «семидесятки» выбрались двое мужчин, одетые в потрёпанные куртки и мятые штаны. Один был небрит, что служило признаком некоего класса, славящегося отсутствием общей культуры. Второй, низкорослый, с руками до колен, широкий, ощутимо мощный, имел небольшую головку, несоразмерную с шириной плеч, на которую была натянута вязаная шапочка. Оба скрылись за углом дома.
– Никто… - вполголоса проговорил Писатель.
– Что? - не понял Максим.
– Помните того задохлика в бейсболке, которого мы допрашивали в Жуковском? Он говорил, что они - никто. Эти с виду тоже никто и ниоткуда. Таких можно навербовать мешок.
– Или закодировать.
– Вот-вот.
– За ними! - коротко приказал Максим.
Кузьмич и Писатель вылезли из кабины, обошли дом, исчезли. Следом двинулись Шаман и Штирлиц. Последним вышел Максим, придвинул к губам усик рации:
– Не спугните.
– Обижаешь, начальник, - прилетел укоризненный ответ Кузьмича.
Мельком глянув на «семидесятку», внутри которой остался только водитель, Максим последовал за подчинёнными. Он был почти уверен, что пассажиры «семидесятки» приехали сюда неспроста, их интересовал Гольцов.
Во дворе дома его ждал Шаман:
– Они вошли в подъезд. И они вооружены, я чую.
– Жди здесь, Иван Дрожжевич, последи за водителем.
Максим вошёл в подъезд. Дверь здесь хотя и имела домофонное устройство, но была открыта настежь. На лестнице показался Штирлиц, махнул рукой, приглашая подняться.
На маленькой лестничной площадке у двери с медным номером «5» замерли члены группы.
– Они вошли сюда, - почти беззвучно сказал Кузьмич. - То ли имели ключи, то ли отмычку.
– Надо бы… - начал Писатель.
Из-за двери раздались громкие мужские голоса, шум, возня, удар, крики и вслед за ними два негромких выстрела.
Максим толкнул дверь от себя - незаперта - и прыгнул в проём.
Маленький тесный коридорчик, дверь в туалет, дверь в ванную комнату, дверь на кухню. Гостиная. Тело молодого человека в футболке и спортивных штанах на ковре. На диване Гольцов без кровинки в лице, держится за грудь, сквозь пальцы стекает на майку кровь. Напротив двое: гориллообразный мужик с маленькой головой, в руке бутылка вина, и высокий парень с небритой физиономией, в руке пистолет. Оба оглянулись на стук шагов, в глазах - шалая муть, удивление, угроза и ни капли страха.
– Руки! - приглушённо рявкнул Максим.
Небритый поднял пистолет. Максим выстрелил.
Пуля попала парню в плечо, отбросила его к окну. Он тоже успел выстрелить, но попал в книжный шкаф.
– Лечь! - прорычал Максим. - Руки за голову!
За его спиной показались Кузьмич, Штирлиц и Писатель.
Налётчики перевели взгляды на них - в глазах опять-таки ни грамма страха, сосредоточенная жажда дела плюс искра безумия, - переглянулись. Низко рослый микроцефал сунул руку за пазуху. Максим выстрелил ещё раз.
Пуля чиркнула здоровяка по шее, он хрюкнул, хватаясь за царапину, затем вдруг метнулся к окну и прыгнул в него всем телом.
Удар, грохот ломающейся рамы и разлетающегося стекла!
Напарник мужика бросился было за ним, но Максим подставил ногу, и парень врезался головой в подоконник, упал на пол.
– За ним! - скомандовал Максим.
Кузьмич тенью сиганул в окно.
Штирлиц сунулся следом, но прыгать не стал, метнулся к выходу из квартиры.
– Ранены? - подошёл к Гольцову Максим. - Две пули? Одна? Стреляли дважды.
Гольцов покачал головой, криво улыбнулся:
– Одна… сын…
– Живой, - разогнулся Писатель, - и даже не раненый. Его просто ударили бутылкой по башке.
– Вызывай «Скорую»!
– Есть!
Максим включил рацию:
– Иван Дрожжевич, зайди.
– «Семидесятка» уехала…
– Хрен с ней! Гольцов ранен!
– Иду.
– Как вы себя чувствуете? - подсел Максим к раненому на корточки.
– Сын… - снова прошептал Арсений Васильевич. - Кирилл…
– С ним всё будет в порядке, он не ранен, очухается. Кто это был? Ваши знакомые? Вы их узнали?
– Нет…
– Плохо. Я не смогу защищать вас всё время, если не буду знать причин слежки и нападений.
– Потом… поговорим… - Из уголка рта Гольцова вытекла струйка крови, он слабел на глазах. - Помогите… сыну…
В гостиную вбежал Шаман, нагнулся над раненым, положил ему руку на лоб:
– Там соседи в коридоре, беспокоятся.
– Гена, успокой соседей.
Максим встал:
– Где «Скорая»?
– Уже едет, - доложил из-за двери Писатель. - Милицию вызывать?
– Не надо, только увеличим переполох. - Кузьмич, Герман, где вы?
– Возвращаемся, - отозвался лейтенант. - Ушли, суки, как сквозь землю провалились! Наверное, местные, хорошо ориентируются в здешних буераках. Что у нас?
Максим не ответил, нетерпеливо обошёл колдующего над пациентом Шамана:
– Ну?
– Кровь я остановил, - сказал Шаман, - но пуля задела лёгкое, его надо срочно в реанимацию.
– Подними парня.
Итигилов вытер окровавленные пальцы платком, склонился над сыном Гольцова, но тот уже заворочался, приходя в себя, сел, держась за голову. Парень был как две капли воды похож на отца, только залысины у него были больше, несмотря на молодые годы. Глаза его расширились: он увидел лежащего на диване отца с кровавым пятном на груди:
– Папа!
– Спокойно, молодой человек, - остановил Кирилла Шаман. - Его нельзя шевелить.
– Он жив?!
