– Безусловно, - пробормотал Максим.
– Так вы мне поможете?
– Сделаю всё возможное.
Гольцов сделал знак глазами. Максим наклонился к нему.
– Позаботьтесь о дочери, - торопливо шепнул ему на ухо Арсений Васильевич, - ей грозит опасность! Да и сыну тоже.
– Постараюсь, - кивнул он. - Значит, вы всё-таки не…
– Об этом потом.
– Хорошо. - Максим разогнулся, сказал громче: - Я передам ваши заявления и просьбы начальству.
На миг глаза лежащего обрели пронзительную ясность и остроту, и Максим услышал-почувствовал мысленный голос Гольцова:
«Будь осторожен, они повсюду!»
Удивляться, переспрашивать, кто такие «они», Максим не стал. И так было ясно, что отец Марины имеет н виду агентов тех сил, которые пытались заставить его работать на некую Систему. Кивнув, он вышел из палаты и нос к носу едва не столкнулся с человеком в белом халате. Пропустил его, полагая, что это врач, направился было к выходу и вдруг в сердце занозой вошла тревога. Что-то поразило его в облике врача, уже немолодого человека, высокого, худого, с острым птичьим профилем и прозрачными, почти белыми глазами. Максим остановился, силясь разобраться в своих ощущениях. И вспомнил: глаза! У врача были странно неподвижные, как бы устремлённые в н у т р ь, мёртвые глаза! Как и у всех кодированных исполнителей Системы, следивших и преследовавших Гольцова!
Круто развернувшись, Максим поспешил назад, прислушался. Из-за двери с номером «5» в коридор не доносилось ни одного звука, и тем не менее ему показалось, что он слышит тихий - на грани полёта тополиного пуха - голос Арсения Васильевича:
– Отстаньте от меня!… Я никому ничего не должен!…
И вслед за тем - вскрик!
Не раздумывая больше, Максим ударил в дверь всем телом, ввалился в палату.
Гольцов полулежал на кровати, побледневший, с перекошенным лицом, вытянув перед собой ладонь. Врач навис над ним с поднятыми руками, похожий на дирижёра невидимого оркестра. Оглянулся на звук хлопнувшей о стену двери. Глаза его горели как раскалённые угли, оставаясь при этом неподвижными и, мёртвыми. Он резко махнул рукой, будто бросая что-то, и Максим инстинктивно уклонился от броска, внезапно осознавая, насколько тот опасен. И не зря!
Мимо с низким гулом пролетел вихристый сгусток дрожащего воздуха, слегка задев ухо майора, отчего он едва не оглох. Сгусток ударился о стену, срикошетировал и, попрыгав по комнате, запутался в мягком ворсе пола.
Врач взмахнул другой рукой, собираясь метнуть ещё один сгусток дрожащего м а р е в а, однако Максим прыгнул к нему, налету группируясь, изогнулся, пропуская вторую «звуковую гранату» сбоку от себя, и ударил метателя кулаком в грудь - приём «копьё».
Врач кувыркнулся через кровать, взлетели полы халата, мелькнули подошвы туфель, из кармана выпал шприц. Он тотчас же подхватился на ноги и, ускорившись так, что глаз с трудом поспевал за его движениями, бросился мимо кровати, мимо Максима к двери, исчез за ней, лишь дробный топот донёсся из коридора, будто сыграл стаккато оркестровый барабан.
Второй раз Максим сталкивался с людьми, которые действовали намного быстрее тренированных бойцов, каким являлся он сам.
– Извините, - выдохнул он, - я не ожидал, что они посмеют напасть на вас здесь, в спецклинике.
– Я тоже, - хрипло выговорил Гольцов, сел, держась за грудь. - Но не думаю, что они хотели меня убить. Попугать разве что. Я им нужен.
– Зачем?
– Не здесь.
Максим оглянулся на зрачок телекамеры, упрятанной за решёточкой воздушной вытяжки.
Арсений Васильевич тоже глянул в ту сторону, усмехнулся в бороду:
– Вряд ли охранник смотрит сейчас на монитор.
– Почему вы так думаете?
– Им надо было пройти мимо поста, чтобы никто парламентёра не остановил. Либо охраннику подселили программу содействия, либо отключили на время.
– В любом случае нам надо уходить отсюда. С каждым разом нападения будут готовиться тщательнее, пока они не добьются поставленной цели. Хорошо, что я успел сегодня, а если бы не пришёл вообще?
– Тогда они попытались бы всадить в меня программу подчинения, хотя это и снижает возможности экзора.
– Вы стали бы зомби?
– Чем-то в этом роде, - скривил губы Гольцов. Однако вряд ли нам удастся выйти отсюда даже с вашими документами.
Максим несколько мгновений размышлял, достал мобильник:
– Герман, быстро всех к нашей клинике! Аллюр три креста!
Спрятал телефон:
– Пойдёмте.
Арсений Васильевич с недоверием посмотрел на майора:
– Вы уверены, что это… правильно?
– Другого случая может не представиться. Я вошёл сюда благодаря знакомству, второй раз меня сюда не впустят.
Гольцов замешкался:
– Одежда…
– Нет смысла искать ваш костюм, пойдём так.
Они вышли из палаты; коридор был пуст. Либо охранник, контролирующий помещения клиники, и в самом деле был нейтрализован, либо ждал их внизу с соответствующей инструкцией относительно важного пациента.
– Не отставайте.
Максим сбежал по лестнице на первый этаж, готовясь к активному д е й с т в и ю.
Конечно, их ждали.
Два охранника в синей форме, один у монитора, второй у турникета. И двое мужчин в холле, один - тот самый врач, что кидал в Разина «звуковые шары», второй - дюжий молодой человек в безрукавке и спортивных штанах, круглоголовый, с короткой стрижкой. Все четверо молча уставились на сходивших по лестнице беглецов с таким выражением лиц, будто увидели привидения.
– По приказу полковника Пищелко, - мрачно и веско сказал Максим, не снижая скорости. - Пропустите!
При этом он метнул на обоих стражей т о л к а ю щ и й взгляд, опять же следуя инструкциям Шамана и добавляя тону властной непререкаемости.
Охранники переглянулись, не трогаясь с места.
Максим подошёл к столу с монитором, нагнулся, вдавил зелёную клавишу на пульте, открывая турникет Взял за руку подоспевшего Гольцова, подтолкнул вперёд. Они миновали турникет, спустились по ступенькам в вестибюль клиники. Но на пути их встал могучий стриженый спортсмен с равнодушным гладким лицом не сомневающегося ни в чём человека. Максим вынужден был остановиться.
– С дороги!
– Ваши документы, - скрипучим голосом потребовал врач, не подходя, однако, близко.
– А ваши? - прищурился Максим, не выпуская из поля зрения ни этих двоих, ни охранников; надо было тянуть время до прибытия группы, так как пробиваться к выходу силой, имея за спиной вооружённую охрану, было бы равносильно самоубийству.
