– Вы тоже говорите по-гречески?! – изумилась Шарлотта. – Выходит, я осталась в меньшинстве.
– Я знаю лишь несколько слов. Запомнил в то время, когда мы плавали в районе Пелопоннеса. – Фрост подмигнул ей, что для слепого выглядело довольно странно, и добавил: – У меня замечательная память, знаете ли…
Отвесив легкий поклон, он вышел с улыбкой, которая словно отражала ее собственную.
– Значит, «непобедимы»… – пробормотала Шарлотта. Однако, ежась от томления, она чувствовала, что уже начинает сдаваться.
Глава 9
– Фрост, последний заход. Может, еще пинту перед тем, как мы закроемся на ночь? – Миссис Поттер, жена хозяина гостиницы, теперь говорила с Бенедиктом куда более доброжелательным тоном, чем в начале вечера.
И действительно, после дознания атмосфера в «Свинье и пледе» разрядилась. Тост следовал за тостом, табачный дым становился все гуще, а запах эля все сильнее. Умерла молодая женщина, а живые выслушали вердикт: «Убита неустановленным лицом или лицами». И теперь многие хотели утопить этот вердикт в спиртном. Последовали часы буйного веселья, и мужские голоса становились все более хриплыми от выпитого. Были тосты за Нэнси, а также за успех в поисках украденных соверенов. Раздавались и тосты за хозяев заведения и за сыщика с Боу-стрит Стивена Лайлака, прибывшего по поручению Королевского монетного двора. Кроме того, пили за коронера и даже за слепого гостя викария. Но ничто не могло бы заставить Бенедикта поднять стакан за этот последний тост.
– Гость викария – писатель, – заявил он. – К тому же лейтенант. И еще – медик.
Однако в действительности он не был ни первым, ни вторым, ни третьим, все было начато, но не доведено до конца. Поэтому ему пришлось мириться с дружескими похлопываниями по спине, в ответ на которые он то и дело улыбался или же весело смеялся. Это было ужасно – но необходимо, чтобы всем казалось, что он один из них, такой же, как они.
В ответ же на вопрос миссис Поттер Бенедикт сказал:
– Спасибо, мадам, мне больше ничего не нужно. Парень вроде меня не может себе позволить сильно напиться перед обратной дорогой домой.
Он и так уже чувствовал себя пьяным от напряженных усилий – ведь ему то и дело приходилось отличать один незнакомый голос от другого. Да и само дознание оказалось делом нелегким – все что-то говорили, и каждого из говоривших представляли, так что в конце концов у него разболелась голова.
Бенедикт порылся в карманах в поисках денег, затем тщательно ощупал монеты и добавил сверх счета еще шиллинг – необычайная расточительность! Теперь миссис Поттер сочтет его либо очень щедрым, либо пьяным. Возможно, и тем, и другим. Он нарочно пошатнулся, желая всем спокойной ночи, а затем ушел, тяжело опираясь на трость.
Ни один уважающий себя моряк, в дневной рацион которого входит полпинты рома или галлон пива, не захмелел бы в деревенском пабе. Но не помешает, если миссис Поттер и последние несколько человек, еще засидевшиеся в общей комнате, будут думать, что он пьян. Бенедикт не хотел, чтобы кто-то заподозрил, что он очень внимательно прислушивался ко всему весь этот день и весь вечер, переходивший в ночь.
Когда же он вышел за наружную дверь «Свиньи и пледа», его походка тотчас выровнялась. Бенедикт с наслаждением вдохнул полной грудью свежий майский воздух. И все вокруг было погружено в тишину.
Наконец-то долгожданная передышка! У него почти сразу же перестала болеть голова. А теперь – назад, в дом викария. Он не сильно погрешил против истины, сказав, что не может позволить себе опьянеть. Хотя для него не было разницы – идти ли в новолуние или под полуденным солнцем, – он не мог просто дрейфовать, погрузившись в раздумья и рассчитывая, что память вынесет его в нужное место. Ему требовалось внимательно считать шаги и помнить все повороты.
Вот запах пекарни, хлебный и сладкий даже в эти ночные часы. Затем шли три магазина слева от него, а справа – большая лужайка. «Надо идти на запад», – сказал бы он Шарлотте, и, возможно, ему бы даже удалось вызвать ее смех. Интересно, какой формы ее улыбка? Он уже знал, какие у нее губы, когда их целовал. Но какими же они были при улыбке?.. Проклятие! Он таки начал пьянеть, в этом не могло быть сомнения.
Бенедикт резко остановился, и при его последнем шаге раздался хруст гравия. Чуть помедлив, он достал из жилетного кармана часы и ощупал циферблат. Стрелки были направлены вверх. Почти полночь. Бенедикт захлопнул крышку часов – и замер. У этого звука не было эха. И это означало, что у его шагов тоже не было эха. Значит, за ним кто-то шел. Чтобы окончательно в этом убедиться, он сделал еще шаг, потом еще один и остановился. И тотчас же, через секунду после него, кто-то также остановился. Так, выходит, кто-то его преследовал… И что же из того? Уже не раз бывало, что за ним следили. Причем не только уличные воришки, но и ревнивые мужья, а также любовники. И вообще, улицы в портовых районах нигде и никогда не отличались добропорядочностью их обитателей. Конечно, все предыдущие встречи с преследователями происходили, когда он еще был зрячим. Но это не важно. Ведь у него в руке трость с металлическим наконечником, а в сапоге спрятан кинжал.
Бенедикт убрал часы обратно в карман, потом наклонился и вытянул из ножен кинжал. Крепко сжимая его рукоятку, он повернулся и проговорил:
– Приветствую тебя, человек, идущий по моим следам. Хочешь поговорить? Или у тебя другие цели на уме? – Последовал быстрый вдох, и Бенедикт оценил расстояние по звуку – примерно футов двадцать. – Действительно, – продолжал он бесстрастным голосом, – давай поговорим, если у тебя есть настроение. Я вполне готов, и у меня прекрасные манеры. Но о чем же ты хочешь поговорить? О моих деньгах? Можешь попытаться их взять, хотя я сомневаюсь, что тебе это удастся.
Еще два шага. И еще один вдох в тишине ночной улицы. А вокруг, казалось, не было никого – словно вся деревня погрузилась в сон.
– Должно быть, ты стесняешься. – Бенедикт еще крепче сжал костяную рукоятку стилета. – Что ж, к счастью для тебя, я не стеснительный. Может, ты хочешь поговорить о дознании, но не можешь набраться храбрости поднять эту тему? Ты был там сегодня? – Другой рукой Бенедикт сжимал рукоять трости и был готов взмахнуть ею в любой момент. – Ты принимал участие в дознании? Или, может, в убийстве Нэнси Гофф?
– Что тебе нужно? – раздался, наконец, мужской голос, грубый и хриплый; очевидно, этот человек старался изменить его.
– Тот же самый вопрос я могу задать тебе, незнакомец, – отозвался Бенедикт.
Но человек, шедший за ним, промолчал. Через мгновение Бенедикт отступил на шаг, потом – еще на один. Но незнакомец не последовал за ним. А через секунду-другую он вдруг набросился на Бенедикта. Конечно, он ждал нападения, но все равно оказался неподготовленным. Выронив нож, Бенедикт перехватил трость обеими руками и выставил ее перед собой как заграждение. Незнакомец налетел на трость, и что-то лязгнуло, наверное – зубы нападавшего. Но это ненадолго его задержало. В следующее мгновение раздался отчетливый щелчок, а затем – треск рвущейся ткани. Руки Бенедикта чуть повыше локтя коснулся прохладный воздух, и тут же по руке потекла горячая влага. Было ясно: его полоснули ножом.
